Я хотел бы написать тебе, мой покойный отец, об этом городе. И никак не получается рассказать тебе о цветочках.
Там, в парке — огромная пальма, я много раз за день прохожу мимо нее. Ее стройное тело устремлено вверх, кора отстает, торчат пробковые кусочки, ствол — коричневый; и вся она сухая, приятная; круглый, шершаво-мягкий ствол так и хочется обнять. Перистое опахало листьев — далеко вверху, туда никто не смотрит. Но вокруг ствола обвились растения, и они выставляют напоказ цветы. На красивом, приятном, шершаво-надтреснутом, мягком, круглом-круглом стволе, который так и хочется обнять — торчат напоказ цветочки. Зачем здесь цветочки? Они глядят розовыми, лиловыми, синими глазами, вися на теплой шее пальмы. Распахнутые венчики, раскрытые изо всех сил, круглые; вот они, глаза цветов, они смотрят на тебя, они совсем близко; розовые, лиловые синие на шее пальмы. Отец, посмотри, какие цветочки!..
О, пусть небо вытечет все по капле!
А все машины со всех улиц отправятся в Пантеон.
Устроить переполох в переполненном омнибусе, например наступать на ноги другим пассажирам, а на все жалобы реагировать, как врач: спокойно посмотреть в гневные глаза и, ощущая свое превосходство, как бы между прочим установить болезнь печени; слушая шумное дыхание, предположить рак легких; обнаружить зоб и так далее, — пока царит всеобщее замешательство.
А потом невозмутимо и спокойно, но незаметно выйти на остановке, чтобы, прислонившись к фонарю, развернуть газету, тут же, не читая, сложить ее и, сняв с воротника невидимую пылинку, направиться куда-нибудь.
Я знаю, что здесь уже пора задаться вопросом, что же все-таки, собственно говоря, было. В это время. В этом городе. И было ли вообще что-то. Ибо подобно тому как неразбериха стен в этом городе подчиняется какому-то порядку, также и эпизоды моей жизни, отдельные, заблудшие эпизоды должны вплетаться в единый поток событий, подчиняться этому единому потоку, который годится для этих страниц. Но как течет этот поток? Утек прочь этот поток. Или же нам пора признать, что вообще ничего не происходило?
Если мы позволяем кому-то жить, сохраняя свое «я», то ему приходится отправиться в путь, чтобы найти нас. Ему приходится бежать и плыть в потоке, чтобы отыскать нас на площадях, где его ждут минуты жизни, на площадях-минутках в Риме. Этот кто-то — стипендиат в Риме. Он лежит поддеревом рядом с этим неведомым Нечто. Он хотел бы сбросить с себя эти колдовские путы, которые швыряли его на землю, прямиком в это Нечто. Которое здесь называется Римом.
