По вечерам родители Ле-оры уходят из дому. Играть в карты. Чудаки! В субботние ночи они играют в покер. Пок… А название вещества, которое останавливает кровь… Забыл, именно сегодня. Может быть, можно прийти на экзамен завтра? Завтра будет уже слишком поздно. Наступает суббота. Поздно. Сделай же усилие, Нахум. Ури… Сейчас он сердит на меня. Я скажу тебе ее имя. Я разбужу тебя длинным ее именем. И мы пойдем и ответим на все вопросы, что учитель задавал в классе. Ле-о-но-ра. Ну, а сейчас вслух, Нахум: «Ле-о…» Нет, я погиб. Совсем пропал. Не слышу даже своего голоса. Но я дышу. Душа не может расстаться с телом вот так, вдруг. Я бы заметил, если б это произошло. Даже если она прозрачная или чуть беловатая. Как туман, по утрам стоящий над Ярконом. Мама, как определить, что человек мертв? Кажется, берут перышко и подносят к ноздрям. Если оно колеблется, значит, живой. Но в какой момент он расстается с жизнью, мама? Мать не говорила мне о мохнатом стебле у меня под носом. И он уже втиснулся в меня. Проклятый стебель! Я должен повернуть голову. Тренер, Артур, смотрит на тебя. Подними голову. Выше! Выше! Но я больше не школьник, Артур. Я солдат. И сегодня у меня увольнительная. Леис вернется рано. И школьников по пятницам отпускают рано, и Ле-ора будет дома. Ее родители собираются идти играть в пок. Подними голову, Нахум. А где шиповки, что ты купила мне? «Нахуму, несравненному спринтеру», — написала ты на открытке и вложила ее в коробку. Но путь долог, долог. Ты солдат, Нахум. Мужчина. Ты должен совладать с собой. Как Нимрод на Войне за независимость. «Твой брат в ополчении был героем», — сказала мать. Сейчас он компаньон отца. Доставляет одежду на дом, ездит в фургоне. Он человек независимый. Копит деньги, покупает своим детям мороженое. Может, он и сюда приедет. В своем фургоне. Он умеет перевязывать раны. Он часто это делал, рассказывал он нам и улыбался. Оборачиваешь рану паутиной, прикладываешь свежий хлеб. Так он говорил и смеялся. Хлеб и паутина. Рядом со мной действительно паутина. Медленно приближается паук. Ткет сеть. Ночью она покроет все. Ури, Ури! Не отвечает. Я не слышу своего голоса. Ничего не слышу. У тебя приятный голос, сказала Ле-ора, очень низкий, какой и должен быть у мужчины. И волосатая мускулистая грудь. Если б отец был здесь, он бы перевернул меня на спину. Я бы смотрел в небо, как он. Может, увидел бы Бога, приходящего с наступлением субботы. Из долины Генисаретской. Но отца здесь нет. Здесь лишь я один. И маленький холмик. И этот стебель. Могу поспорить, передо мной ровно десять сантиметров праха. Линейкой мог бы смерить и доказать это. Ведь это важно. Чтоб быть уверенным. Хотя бы в этом. Это важно. Знать, как это бывает, когда небо закрывают десять сантиметров праха.
