— Мы через три дня отправимся на побережье. Всем семейством. А вы куда поедете на каникулы — во Францию?
— Нет, не во Францию.
— Значит, на море.
Его смех рассыпается блестками в стеклах очков.
— И не на море.
— Загадки загадываете? — говорю я.
У меня смутное ощущение, что тут что-то не то. Что-то в нем самом, мосье Эмаре. Как-то странно он говорит. Не так, как, по моему разумению, должен говорить француз.
— Не может быть. Неужели останетесь здесь?
— Боюсь, придется. У меня еще полно всяких дел…
Каких дел, не говорит. Нет, не таким я его себе представляла.
— Обещаю вам смертельную скуку. Со счету собьетесь, зеваючи. Впрочем, кому что нравится.
Я укладываю фрукты в корзину. Хорошего понемножку. Прощально взмахиваю рукой, и улица разделяет нас. Но мосье Эмар остается на месте со своей улыбкой. Что он будет делать дальше? Понаблюдаю за ним из глубины сада — оттуда он меня не увидит.
Понаблюдала. Мосье Эмар все там же. Для вида покупает сливы и вишни. Будет в одиночку поедать их в своей комнате.
А во дворе — Юб: замер, увидев, как я наблюдаю за улицей Поглядывает на меня со смущенной улыбкой. Я останавливаюсь перед ним. Его улыбка застывает. Он отворачивается. Клонит голову вбок и закрывает лицо руками. Я спрашиваю:
— Что на тебя нашло, Юб?
Он продолжает прятать лицо. Но не противится, когда я убираю одну его руку. Половинка лица с удивлением взирает на меня. Улыбка не исчезла. Но теперь эта половина улыбки пугает меня — она похожа на мольбу. Жалкий дуралей! Когда он наконец повзрослеет?
Эта уставившаяся на меня половина лица внушает мне страх. Сам бы он не сумел причинить мне бóльшую боль.
Сдавленным голосом спрашиваю:
— Что с тобой, Юб? Ты что, язык проглотил?
Сказав это, я чувствую, что испугалась чего-то несуществующего. Страх прошел между нами тенью. Я испытываю в этот миг то, чего никогда прежде не испытывала. Но тревожный взгляд, насмешливый, умоляющий, по-прежнему устремлен на меня, к тому же я не вижу, что происходит на другой половине лица, скрытой второй ладонью. И я осознаю, что произошло нечто ужасное, непоправимое. Но говорю лишь:
— Что случилось?
Я говорю, но не понимаю. Ничегошеньки в этом не понимаю, ничего не могу сказать, и знаю, что и он ничего не может сказать, и чувствую, как кровь — сама не знаю почему — отливает от щек.
Я отстраняюсь. Я знаю, что он ничего не может сказать. Стою. Я не жду, что он что-нибудь скажет. Я жду, что произойдет бог весть что, да-да, и никто не поймет, что именно.
