На Чае жила и другая чужая раса — вонки. Но эмблемные люди знали о них мало. Была на Чае и призрачная раса пнумов, а также их сумасшедшие родственники фанги. Когда краты говорили о них, то понижали голос и постоянно оглядывались.
Прошло некоторое время — дни странных событий и ночи сомнений и тоски по Земле. Кости Рейта срастались, и он постепенно осваивался в лагере.
За холмом, в месте, защищенном от ветра, краты построили около пятидесяти хижин. Крыши плотно прилегали друг к другу, что давало возможность использовать их в качестве защитных сооружений от оползней. За хижинами стояли огромные шестиколесные повозки с моторами, замаскированные брезентом.
Рейта это удивляло, и он не отказался бы рассмотреть их поближе. Но банда мальчишек постоянно ходила за ним по пятам. Казалось, они чувствовали в нем чужого, и это их воодушевляло. Воины, наоборот, его не замечали. Мужчина без эмблемы был не более, чем призраком.
На другом конце лагеря Рейт обнаружил громадную машину, смонтированную на большой повозке — огромную катапульту с метательным рычагом длиной более пятнадцати метров Осадная машина? С одной стороны она была раскрашена розовыми кружками, с другой — голубыми. Рейт предположил, что это, должно быть, символические изображения обеих лун — Эза и Бреза.
Из дней и недель сложился месяц, Рейту была непонятна бездеятельность племени. Ведь они кочевники. Почему же так долго оставались в этом лагере? День за днем разъезжались разведчики в разные стороны, а черная корзина поднималась вверх, и ноги наблюдателя болтались в отверстиях днища. Воины, по всей видимости, устроили себе отдых, который они использовали преимущественно для проверки своего оружия. Оно у них было трех видов: длинные, очень гибкие рапиры с режущей стороной и острым концом, катапульты, приводившиеся в действие эластичным шнуром и запускавшие оперенные стрелы, и, наконец, треугольные щиты длиной примерно до ноги, расширяющиеся книзу, с растянутыми острыми сторонами, которые служили бьющим и режущим оружием и метательным снарядом.
Сначала за Рейтом ухаживала восьмилетняя девочка, затем старуха с высохшим лицом и, наконец, молодая девушка, которую можно было бы назвать миловидной, если бы не безрадостное выражение на ее лице. Малышке было лет восемнадцать, у нее были правильные черты лица и красивые светлые волосы, в которых постоянно висели сухие стебли и ветки Ходила она босиком и носила бесформенное платье из грубого серого материала.
