В пустой квартире стояла мертвая тишина. И только шорох... шорох, там, в темноте... словно кто-то уже совсем близко, поднимается наверх, со дна, сюда, все ближе и ближе к этому гнусному и всевидящему месяцу... единственному свидетелю... молчаливому, беспристрастному...
Гаврилов сжал в руке телефон. Камера включилась. Он увидел на дисплее свое лицо – уменьшенное, сплющенное какое-то, искаженное.
Я должен это сделать... Нет, не так, надо повторить более спокойно и твердо, ведь запись останется...
Я должен это сделать сам... И тут нет ничьей вины... кроме моей... нет, не надо про вину... этого вообще не стоит касаться...
Не перед кем каяться...
Надо так, чтобы об этом все скоро позабыли, и не вспоминали, и не копали дальше...
Шорох в темноте все ближе...
Вот так это приходит за тобой...
И если это только лишь смерть...
Тот, кто приходит за тобой ночью...
Тот, о ком ты боялся даже думать, запрещая себе...
Но что ему, ночному, наши запреты?
И если это всего лишь смерть...
Оглянись, что же ты? Вот же это – у тебя за спиной.
Гаврилов оглянулся. Между табуретом, стоявшим на полу, и крюком, торчащим из потолка, появилась еще одна вещь.
Веревка, завязанная там, наверху, крепким узлом.
Ну да, веревка...
Та самая...
Оказывается, она не сгнила за столько-то лет.
Гаврилов навел на нее камеру телефона – вот так, пусть видят запись в реальном времени.
Я делаю это сам, потому что не могу иначе... банальное выражение, все так говорят, пишут, когда...
Потому что в противном случае будет только хуже.
Нет, нет, сотри это – они потом будут гадать, доискиваться, что же ты имел в виду...
Будет только хуже, невыносимо...
Оно и всегда было невыносимо, но я терпел...
Старался терпеть, потому что моя жизнь...
Сотри это! Они захотят объяснений!
И тут с камерой что-то случилось, она выключилась, включилась, дисплей телефона погас, потом вспыхнул, и там возникла картинка – бетонный обод колодца, лишенный крышки, камера телефона словно заглядывала туда, вниз...
А он вместе с ней.
Не надо, не хочу!
Запах ремонта в комнате исчез. И Гаврилова затошнило. Эта вонь... эта гнилая трупная вонь...
Накатывает волной, душит, лишая воли, лишая возможности сделать что-то...
Не трогай меня, я сам! Только не прикасайся ко мне!
На фоне залитого лунным светом окна возник силуэт. Кто-то или что-то взобралось на лоджию, цепляясь за кирпичи мертвой хваткой.
Гаврилов навел на окно камеру мобильного телефона.
Он пришел за мной... тот, кто приходит ночью... они называли его «страж колодца»...
