— Ах, ну почему наши дела
так унылы?
Как вольно дышать мы бы
с тобою могли!
Но где-то опять некие
грозные силы
Бьют по небесам
из артиллерий Земли.
— Да, может, и так,
поторопиться не надо:
Что ни говори, небо не ранишь
мечом.
Как ни голосит, как ни ревет
канонада,
Тут, сколько ни бей,
все небесам нипочем.
— Ах, я бы не клял этот удел
окаянный,
Но ты посмотри, как выезжает
на плац
Он, наш командир,
наш генерал безымянный —
Ах, этот палач,
этот подлец и паяц.
— Брось! Он ни хулы,
ни похвалы не достоин.
Да, он на коне, только не стоит
спешить:
Он — не Бонапарт,
он даже вовсе не воин,
Он — лишь человек,
что же он волен решить?
— Но вот и опять слез наших
ветер не вытер,
Мы побеждены,
мой одинокий трубач.
Ты ж невозмутим, ты горделив,
как Юпитер:
Что тешит тебя в этом дыму
неудач?
— Я здесь никакой неудачи
не вижу:
Будь хоть трубачом,
хоть Бонапартом зовись —
Я ни от кого, ни от чего
не завишу:
Встань, делай как я,
ни от кого не завись.
И, что бы ни плел,
куда бы ни вел воевода,
Жди, сколько беды,
сколько воды утечет.
Знай, все победят
только лишь честь и свобода —
Да, только они,
все остальное не в счет.
Классно, да? А слышали бы вы, как это поется! Впрочем, вы слышали. На последней церемонии «ТЭФИ» именно этот фрагмент программы «В нашу гавань заходили корабли» был показан как символ ужасной независимости нашего телевидения. Жаль только, что независимость его простирается так далеко, — хоть автора-то можно бы указать.
Это единственная песня, при исполнении которой мне не стыдно было бы встать. То есть не единственная, может, — но самая убедительная. Ибо за последние десять лет мы так и не создали ничего, чем можно было бы гордиться, — все у нас старое, им мы и гордимся за неимением лучшего. А я хочу гордиться пусть немногим, да новым.
Это немногое, что все-таки появилось, — не то чтобы честь и свобода (до них нам еще далеко), но уверенность в том, что кроме них, ничего хорошего на свете точно нет.
Боюсь только, что этот гимн не подойдет. В нем и куплета три, и припева три, и музыка динамичная, — но с тем, что говорится о генерале, подлеце и палаче, власть вряд ли смирится. Ей же не объяснишь, что между генералом внутренних войск и внутренним генералом, сидящим в каждом из нас, есть значительная разница…
Так что будем пока без гимна.
Последний герой Достоевского
Игорю Волгину исполняется шестьдесят. Поверить в это сложно — элегантный, самоуверенный, красивый Волгин, как и большинство шестидесятников, остается мужчиной без возраста.
