3
Его фамилия была Месир, сам он ее произносил как-то вроде Миширш, с неуловимым акцентом, вывезенным из-за «железного занавеса», из стран, где все должно быть неуловимо — на всякий случай, как торжественно объяснила моя сестра Дюрре: вдруг за тобой шпионят, или гонятся, или еще что. Имя тоже начиналось с «М», но состояло сплошь из одних «коммунистических согласных», как мы называли все эти «з», «с» и «в», между которыми не оставалось ни малейшего пространства, куда можно было бы вставить гласную, так что его произносить я и не пытался.
Поначалу мы хотели было прозвать его в честь одного персонажа комикса, немного похожего на Элмера Фудда[58] злого мистера Мксюзтплка из Пятого измерения, который превратил жизнь благородного Супермена в сущий кошмар и проказничал до тех пор, пока Оле Зупе хитростью не заставил его произнести свое имя задом наперед: Клптзюскм, отчего тот наконец вернулся обратно в Пятое измерение; но поскольку мы сами так и не научились говорить Мксюзтплк (не говоря уже о Клптзюскме), то от этой идеи пришлось отказаться.
— Будем звать его просто мистер Миксер, — ради простоты жизни в конце концов предложил я. — Миштер Микшер Миширш.
Мне было пятнадцать, невостребованное еще семя мешало жить, из чего следовало, что я тогда был способен нахамить человеку в лицо, причем не всегда безобидному, как мистер Месир после инсульта.
Больше всего мне запомнились его розовые резиновые перчатки, которые он не снимал, кажется, никогда, по крайней мере до тех пор, пока не явился к Мэри-Конечно…
Так или иначе, когда я в глаза назвал его Микшером, а мои сестры Дурре и Муниза шмыгнули в лифт и громко захихикали, Месир лишь добродушно ухмыльнулся и спокойно кивнул головой:
— О’кей, зовите меня как хотите, — и отправился снова натирать медные ручки и рамы.
Дразниться стало неинтересно, я тоже вошел в лифт, и мы поехали на пятый этаж, распевая во все горло «Не могу тебя разлюбить», будто Рей Чарльз, правда, у нас получалось довольно противно. Но мы были в темных очках, и потому все равно было похоже.
4
Было лето 1962 года, и школа была на каникулах. Шехерезаде тогда как раз исполнился год. Дюрре было четырнадцать, Мунизе десять, но хлопот с ней уже было полным полно. Частенько мы втроем — вернее, вдвоем, мы с Дюрре; Муниза ужасно хотела войти в наш дуэт, но безуспешно — становились возле кроватки Шехерезады и начинали ей петь.
— Никаких детских глупостей, — как-то решила Дюрре, и мы обходились без глупостей, потому что лидером была она, хотя и была меня на год младше.
