– Подождите, – прервал ее Дронго, – кажется, кто-то стоит за дверью.
Он быстро поднялся, подошел к входной двери и посмотрел в глазок. В коридоре никого не было. Он открыл дверь, выглянул. Никого. Неужели ему показалось? Или кто-то действительно проходил мимо его номера? Он вернулся на свое место.
– Показалось, наверное. А сама Эмилия Максимовна пробовала поговорить с вами?
– Нет. Хотя… был один случай. Мы с ней случайно оказались вместе в женской туалетной комнате, когда летали в Париж на жеребьевку отборочных игр. Я стояла у зеркала, когда туда вошла Эмилия. Она подошла ко мне и внимательно меня осмотрела, словно увидела в первый раз. Затем неожиданно сказала:
– Вы хорошо выглядите.
– Спасибо, – ответила я ей.
– Сколько лет вы в браке? – уточнила она.
– Восемь.
– И почему у вас до сих пор нет детей?
Меня даже немного смутил этот своеобразный допрос.
– Мы решили с мужем немного подождать, – достаточно честно ответила я.
– Понятно. – Она еще раз внимательно осмотрела меня и ушла, больше ничего не добавив.
– У них есть совместные дети от брака с Бочкаревым? – уточнил Дронго.
– Одна девочка. Ей только восемь лет. Эмилия Максимовна – вторая супруга Бочкарева. От первой у него уже взрослый сын. Он работает в московском филиале компании отца.
– Больше никаких разговоров с ней у вас не было?
– Нет. Она обычно меня полностью игнорирует, когда видит. Смотрит сквозь меня, как сегодня в баре. Не здоровается, не разговаривает, не прощается. Устраивает такие демонстрации, чтобы показать мне разницу между нами. Указать мне мое место. Я уже привыкла к подобным выходкам и даже не обижаюсь. В конце концов это ее муж бегает от нее ко мне, а не наоборот.
Цинизм молодой женщины был поразительным. Дронго подумал, что он совсем не знает это поколение. Когда развалился Союз, ей было не больше десяти лет. И все, что она увидела и узнала, пришлось на «окаянные девяностые годы». Когда слова «честь», «достоинство», «патриотизм», «любовь», «верность», «идеалы», «нравственность», «мораль» были всего лишь пережитками прошлого и пустыми, ничего не значащими звуками. Обогащаться любой ценой, добиваться успеха, невзирая ни на что, беспринципность и откровенный прагматизм стали нормами поведения, а цинизм и бессердечность были возведены в ранг абсолюта. Если в семнадцатом году религию заменили коммунистической идеологией, которая вместе с тем сочетала в себе некоторые нормы морали и нравственности, то в девяносто первом эту идеологию опрокинули вместе со всеми нормами поведения. И начали строить безыдейное общество, лишенное всяких нравственных норм.
