Смолинцев взглянул на командира. Он был бледен.
Прошло еще несколько мгновений. Гул придвинулся вплотную, как стена, и уже два-три снаряда, просвистев над траншеей, разорвались где-то у леса. Но орудия все еще молчали, и бойцы с нервным недоумением поглядывали на командира.
— Огонь! — крикнул он, наконец, и рубанул рукой.
И в тот же миг раздался выстрел. Пушка дернулась немного назад. Заряжающий отодвинул затвор, и сразу от гильзы, упавшей на землю, запахло пороховой гарью.
Теперь, когда пушки не молчат, а стреляют, сразу как бы отлегло от сердца, стало спокойнее.
Боец в каске, стоявший рядом со Смолинцевым, приподнялся над бруствером и стал смотреть в поле. На зарядном ящике лежала чья-то каска. Смолинцев надел ее и тоже выглянул из траншеи.
Вот они, танки! До них не более пятисот метров. Не выдержав огня, они разворачиваются, спешат уйти. Только один из них вертится на одном месте с перебитыми гусеницами.
— Снаряды кончились, товарищ командир! — убитым голосом доложил Федюничев. — Один всего Остался, и тот осколочный!
Оцепив зубы, командир думает секунду, другую, третью, затем со злобой швыряет фуражку на землю.
— Подбрось в ствол лопаты четыре песку: последним снарядом взорвем орудие, — приказывает он глухо и добавляет: — Сейчас они снова вернутся. Надо уходить в плавни. Так и скажите всем.
Но что это? Без команды, повинуясь какому-то порыву, бойцы один за другим выбираются из траншеи и с криками несутся к подбитому танку.
Кто-то метнул гранату.
Танк загорелся, и от него, как от жертвенника, поднялся в небо столб черного дыма, смешанного с огнем.
Поддаваясь общему порыву, Смолинцев тоже выскочил из укрытия и что есть мочи побежал вслед за другими.
— Назад! Кто приказал? Хоронись в окопы! — донесся сзади срывающийся хриплый голос командира.
В ту же минуту Смолинцев почувствовал, что земля снова загудела. Справа поперек поля неслись танки. Черные комья летели у них из-под гусениц, огненные языки бились на рыльцах пулеметов.
С необыкновенной болезненной тоской Смолинцев припомнил: не осталось больше ни одного снаряда!
В этот миг что-то со звоном ударило ему в каску, и красная, как раскаленный уголек, искра погасила сознание…
