Тем временем я скинул рубаху и предстал перед комиссией по пояс голый, с темнеющими на груди волосами.
— Видите? — сказала мисс Огилви. — Писатель.
— Вдыхай, — сказал м-р Рикенбекер.
— Сколько времени? — спросил я.
— Сколько выдержишь, — сказал м-р Рикенбекер.
Я начал вдох. Прошло четыре минуты, а я все еще вдыхал. Члены комиссии, естественно, были несколько озадачены. Они даже устроили небольшое совещание, пока я продолжал вдыхать. После двухминутных дебатов было принято решение просить меня остановиться. Мисс Огилви объяснила, что если они не попросят меня об этом, то скорей всего я буду вдыхать до вечера.
— На сегодня хватит, — сказал м-р Рикенбекер.
— Уже? — сказал я. — Но я еще и не начинал.
— Теперь выдыхай, — сказал он.
— Сколько времени? — спросил я.
— Господи! — только и промолвил м-р Рикенбекер.
— Лучше ответьте ему, — сказала мисс Огилви, — а то он будет выдыхать до вечера.
— Три-четыре минуты, — сказал м-р Рикенбекер.
Я выдыхал четыре, пока меня не попросили одеться и уходить.
— Ну как? — спросил я у комиссии. — Все в порядке?
— Не будем больше об этом, — сказал м-р. Рикенбекер. — Пожалуйста, уходи.
На следующий год наш Попечительский Совет окончательно решил не прибегать больше к медицинским обследованиям. Все было хорошо, пока обследованию подвергали будущих капитанов индустрии и будущих государственных мужей, но когда настала очередь будущих поэтов, дело пошло вкривь и вкось, все потеряли голову, и никто уже не знал, ни что делать дальше, ни что обо всем этом думать.
Мне было двенадцать лет в тот год, когда пришло письмо из Нью-Йорка, после которого я решил стать самым сильным человеком в округе. Письмо это было от моего друга Лайонела Стронгфорта. Незадолго до этого я вырезал купон из журнала «Смелые мореплаватели», подписал его, вложил в конверт и отослал по почте мистеру Стронгфорту. Он ответил мне сразу же. С увлечением, доходившим до неподдельного восторга, он писал, что я, мол, несомненно, человек исключительного ума, что во мне заложены исполинские возможности и что, в отличие от обычных, заурядных людей, болтунов и фантазеров, из меня со временем выйдет какая-нибудь знаменитость.
Его мнение обо мне мало чем отличалось от моего собственного. Мне было очень приятно получить столь красноречивое подтверждение моих мыслей, в особенности из Нью-Йорка, да еще от человека, обладающего самой-широкой грудной клеткой в мире.
К письму было приложено несколько фотографий мистера Стронгфорта, весь костюм которого состоял из куска леопардовой шкуры. Это был огромный детина, а ведь когда-то, по его словам, он был тщедушным. Он был весь с головы до ног покрыт тугими мускулами и, наверное, мог бы поднять автомобиль типа «форда» 1920 года и опрокинуть его вверх колесами.
