— Без гроша в кармане, — сказал я.
— Зато в добром здоровье, — сказал он. — Слава создателю, который дал им созреть так рано в этом году.
Дядя Джорги протанцевал в дом к своей цитре, и прежде чем я решил, что с ним делать, он уже пел и играл. Это было так прекрасно, что я и не подумал вставать и гнать его из дому. Я просто сидел на крыльце и слушал.
Мы прожили в этом доме месяц, а потом вернулись домой. Первой нас увидела бабушка.
— Вовремя вы домой возвращаетесь, — сказала она. — Он свирепствует, как тигр. Давай сюда деньги.
— Денег нет, — сказал я.
— Он не работал?
— Нет, — сказал я. — Он пел и играл на цитре весь месяц.
— Как у тебя получался рис?
— Когда пересоленный, когда переваренный, а когда и в самую точку. Но он не работал.
— Дедушка знать об этом не должен, — сказала она. — У меня есть деньги.
Бабушка подобрала юбки, достала несколько бумажек из кармана панталон и сунула их мне в руки.
— Отдашь ему эти деньги, когда он придет домой. Она поглядела на меня минутку, потом добавила:
— Арам Гарогланян!
— Я сделаю, как вы велели, — сказал я.
Как только дедушка пришел домой, он сразу забушевал.
— Вы уже дома? Сезон так рано кончился? Где деньги, которые он заработал?
Я подал ему деньги.
— Я не потерплю, чтобы он тут распевал целыми днями, — рычал дедушка. — Всему есть границы. Если вы прочтете в какой-нибудь книжке, будто отец любил глупого сына больше умных своих сыновей, так и знайте, что это писал человек бездетный.
Во дворе, в тени миндального дерева дядя Джорги заиграл и запел. Дедушка так и замер на месте, заслушался. Он сел на кушетку, скинул башмаки и принялся строить гримасы.
Я побежал на кухню и выпил залпом несколько кружек воды, чтобы утолить жажду после вчерашнего риса. Когда я вернулся в гостиную, старик лежал, растянувшись на кушетке, и улыбался во сне, а его сын, мой дядя Джорги, пел хвалу мирозданию во всю мощь своего прекрасного, печального голоса.
