Я ему помог:
— Чувствуешь себя подопытным кроликом?
Он мягко согласился:
— В какой–то степени, конечно. У нас проходят специализацию, у нас аспиранты, а для аспиранта прежде всего тема — вы же понимаете…
Я кивнул:
— Аспирант есть аспирант.
— А там — нормальная больничная обстановка, — сказал Леонтьев.
Мы немного помолчали, и я спросил:
— Когда можно будет его привезти?
Юрка отлично ходил на собственных ногах, но я говорил о нем уже как о больном.
— Одну минуточку, — сказал Леонтьев.
Он при мне обо всем договорился по телефону и сказал, что Юрку лучше привезти завтра же, прямо к восьми утра, причем натощак, чтобы смогли сразу повторить анализ. Потом позвонил еще куда–то и попросил, чтобы Юрку устроили получше. Вырвал листок из календаря и написал мне адрес больницы. Я спросил на всякий случай:
— Ему там не скажут, что с ним?
Он возмутился:
— Ну, разумеется!
На его столе стояли круглые часы, впаянные в прозрачный кристалл. Во время разговора он не повернулся к ним ни разу, и теперь я посмотрел на них сам. Мы с ним говорили не меньше часа.
Я встал:
— Большое спасибо, Николай Яковлевич. К сожалению, я не умею благодарить…
В этот момент я действительно жалел, что не умею благодарить. Надо уметь, надо все на свете уметь…
Он неожиданно застеснялся, и лицо у него сразу стало моложе:
— Ну, что вы, Георгий Васильевич… Вот если бы я действительно сумел помочь вашему другу!
Он горько покачал головой и совсем просто признался:
— Вы знаете, так хочется надеяться…
Я знал. Ох, как мне хотелось надеяться!
У меня еще были дела на работе, и я вернулся в редакцию. Видимо, морда у меня была не особенно — даже не слишком внимательный Генка заметил. Мне было все равно, отвечать или не отвечать, и я рассказал ему про Юрку. Он чертыхался, ругал современную медицину, а потом высказался в том смысле, что, раз уж все равно помочь нельзя, лучше не думать об этом, а как–нибудь отвлечься.
Я спросил:
— А что я ему скажу сегодня вечером?
Генка немного помрачнел и глуховато, но твердо ответил:
— Лично мой принцип — говорить правду. По крайней мере, мужчинам. Настоящему мужчине всегда лучше знать правду.
Я поинтересовался:
— Ты с какого года?
— С сорок пятого. А что?
— А месяц какой?
— Октябрь. А что?
— Ничего. Просто завидую.
Мы с Юркой встретились прямо в «Парусе».
Я пришел немного раньше, сел за наш обычный столик к окну и стал думать, как мне ему все это сказать. В кафе было почти пусто, только какой–то морячок, привлеченный, видимо, названием, разглядывал сушеного краба да две девчонки медленно, растягивая удовольствие, ели мороженое. Им было лет по семнадцати, они запивали мороженое алой газировкой и безразлично поглядывали то на морячка, то на меня.
