Негудбаев молчал, любуясь произведенным эффектом, его черные круглые глаза смотрели из него, как очень шустрые и любопытные зверьки-грызуны с гладким и сытым мехом.
— Оазис… — сказал я.
Он радостно закивал.
— Почистить бы не мешало… — по-хозяйски сказал он, предполагая за меня, какие тут могли быть недостатки, в этом раю.
— Да нет, так еще лучше! — уговаривал его я.
— Осторожно, не закрасьтесь, — легким прикосновением руки поправлял он мое движение.
Действительно, низкий заборчик, огораживавший пруд, перекрашивался весело в новый цвет, и голубые планочки были уже покрашены, а белые— только начаты… Навстречу нам спешил большой черный человек с мрачным изрытым лицом, и зверское выражение его лица означало, что было почему-то ясно, высшую форму радушия.
— Вот, знакомьтесь, директор предприятия, инициатор этого доброго начинания… Верите ли, если бы не он, ничего бы здесь не было. Все сам, все своими руками, за каких-нибудь три месяца…
Директор не сомневался в этом.
И пока мы сидели за лучшим для наблюдения столиком в ожидании каких-то фирменных клецок, в которых все наоборот: тесто вокруг мяса в середине яйца, — пока я хвалил и любовался, потому что отсюда был еще и вид на стену Ичан-Калы, из-за которой выглядывала пузырьком угловой башенки Кальта-Минора, пока он мне рассказывал, что парикмахер ("Да, да! Такое доброе лицо", — кивнул я) — родственник ханского палача, большой любитель старины, оказал большую помощь музею…
— Немцы… — вдруг прошептал Негудбаев низким шепотом и плавно наклонился ко мне, как цветок под дуновением ветерка. — Первые ласточки…
И, отклонившись, долговато взглянув на меня, пробарабанил пальцами по колену.
На террасу скользнули две немолодые пары, оживленно щебеча кинокамерами.
— Наши или западные? — спросил я.
Вы что, не видите! — снисходительно сказал Негудбаев. — Вы не узнаете в нем оберштурмбанфюрера?
Узнать было можно. Он шел впереди, высокий, неправдоподобной выправки человек. Это был глубокий старец с моложавым лицом и без единого седого волоса. Походка его напоминала одновременно строевой чеканный шаг и поступь паралитика— походка командора. Глубокие складки арийского мужества придавали его лицу львиность.
— Да, — сказал я, — величественный идиот. У него недавно был инсульт?
— Как вы догадались? — обрадовался Негудбаев.
Я не знал как, поэтому многозначительно пожал плечами.
— А как вы?
— Ну, я-то военного человека за версту узнаю…
— Вы что, тоже военный? — так же склонившись к нему, как цветок, тихо спросил я.
