— А, впрочем, вы правильно говорили. Там как раз собрались люди из недавно присоединенных территорий, так что с ними пока лучше так.
Дверь распахнулась, и в предбанник ввалился прокурор. Вот именно ввалился, он был настолько ошарашен, что плюхнувшись на лавку, схватил первую попавшуюся кружку, мою, между прочим, и залпом выпил содержимое.
— Что вы за гадость пьёте?
— Пиво, — удивленно ответил комбриг.
— Терпеть не могу! Товарищ Ливицкий! Вы тут празднуете, а между прочим, дорогой наш командир, должен сейчас сидеть, не в бане, а в тюрьме!
— Павел Зиновьевич! Что за словечки, товарищ Листвин — наш товарищ!
— Гражданин Листвин, — протянул слово «гражданин», Глабус, — Вчера совершил преступление, которое статья сто девяносто седьмая, пункт «б», уголовного кодекса БССР квалифицирует, как превышение служебных полномочий.
Я растерялся, при чём тут «превышение»? Бабына сердито проворчал.
— Он военнослужащий, и выполнял требования устава. Пункт седьмой, вам напомнить? «Командир не несет ответственности за последствия, если он для принуждения не повинующихся приказу и для восстановления дисциплины и порядка будет вынужден применить силу или оружие. Командир, не проявивший в этих случаях твердости и решительности и не принявший всех мер к выполнению приказа, предается суду военного трибунала.» Так что, дело если и будет заведено, то только военным трибуналом двадцать первой армии. Оставьте, прокурор, это не ваша компетенция.
— Баба с воза, кобыле легче, — отмахнулся Глабус, — Другая беда у нас…
Он прервался, и посмотрел на меня, потом на Ливицкого. Тот устало махнул рукой,
— Рассказывайте.
— Этот прыдурак Имушкин, всех расстрелял в тюрьме.
— Как, всех? — изумился Бабына.
— Я имею в виду, заключенных. — поправился прокурор, расстроено добавил, — А там ни одного заключенного, только подследственные.
— А что он говорит?
— Ничего, только твердит что, «Враги врагам не достанутся». Пьян он, до изумления. Эх, говорил же я, нельзя подследственных в тюрьме содержать! Двенадцать человек, из них больше половины по мелкой уголовке.
— Понятно! — хлопнул рукой по столу секретарь обкома, и посмотрел на меня.
— Сам поеду, может быть командиров с собой возьму, бойцов брать не могу.
— Я не об этом. — Поморщился Ливицкий, — Нкэвэдэшники сами справятся, давайте всё-таки стройте красноармейцев. Праздник мы вам, конечно, испортили, но тем не менее есть ещё одно важное дело.
Выстроив два взвода, я доложился, Бабыне, и он достав какую-то бумагу, вышел вперед:
