А вот это великолепно! Словесная избыточность, но по сути… Живые клетки. Тут мы с вами, юноша, синтонны. Шахматы как отражение объективной реальности.
И?
– Видите ли, маэстро… Всё-таки этюды – не игра как таковая, не сражение.
– О, да!
– Но мне нужно сражение. То есть, моему… герою. Если уж он делает ход, то… Я, между прочим, всегда интересовался, нет ли в шахматной игре такого хода, благодаря которому всегда выиграешь. Не знаю, понимаете ли вы меня.
Garde á vous! Прилежно пораздумать.
– Нет, я понимаю… Мы имеем ходы тихие и ходы сильные. Сильный ход…
– Так, так, вот оно что!
– Сильный ход, это который, – громко и радостно, – сразу даёт несомненное преимущество. Двойной шах, примерно, со взятием фигуры тяжёлого веса или пешка возводится в степень ферзя. И так далее. И так далее. А тихий ход… Тихий ход это значит подвох, подкоп, компиляция. Возьмём какое-нибудь положение…
– Так, так.
– Но это долгий разговор.
– Готов! А вы, маэстро?
Экий юноша прыткий! На «тихий ход» как подвох – ясноглазая реакция. Обучен! Азы общения: искренность во взгляде даже при утверждении, что Каспийское море впадает в Волгу.
Как бы так дать понять… Подцепить вилкой кусочек омлета, выпятив губы, как для осторожного поцелуя:
– Может быть, всё же угодно омлету?
– Спасибо, нет.
– М-м… Вы действительно русский? Гамаюн – псевдоним?
– Да.
– И какими судьбами в Берлине? Нравится тут, у нас?
– Это… долгий разговор.
Вот и поговорили!
Нет-нет, пожалуйста! Видите ли…
– Видите ли, маэстро… Местные власти где-то, в мутной глубине своих гланд, хранят интересную идейку, что как бы, дескать, плоха ни была исходная страна…
– То есть Россия?
– Да. Советы. В данном случае. Так вот, для них всякий беглец из своей страны должен априори считаться презренным и подозрительным, ибо он существует вне какой-либо национальной администрации. Сладко вспоминать, как доводилось осаживать или обманывать всяких чиновников, гнусных крыс, в разных министерствах, префектурах, полицайпрезидиумах. Не знаю, понимаете ли вы меня…
– Нет, я понимаю… – Garde a vous!
– Представьте, – высвободил крахмальную манжету, подбоченился, – за столько лет жизни в Германии я не познакомился близко ни с одним немцем, не прочёл ни одной немецкой газеты или книги и никогда не чувствовал ни малейшего неудобства от незнания немецкого языка!
– За сколько лет?
– Ну… какое-то количество.
О! Уже вызывающе, литератор Гамаюн! Похоже, юношу проняло. Весьма чуток. А маэстро и не особо скрывает
