– Oh, mon officier! К нам опять гость! – На сей раз без фальши. На сей раз для Аннализ и впрямь сюрприз. – Он, кажется, русский. Вот визитка…
С порога дать от ворот поворот? Или впустить, удостоить беседы, расположить к себе, вдруг испытать взаимное расположение. И – только потом дать от ворот поворот. С некоторой досадой на себя. В кои веки судьба свела с личностью неординарной, конгениальной. Могли сойтись ближе. Но на всякий случай…
А жаль. Много позже выясняется – Гамаюн испрашивал аудиенцию и впрямь с благой целью: чтобы ни единой буквой не солгать. Только и лишь.
Визитка: Гамаюн, литератор. Всё. Разумно и достаточно.
Почему же на сей раз не среди ночи? Разнообразие подходцев? Скушно, друзья. Скушно с вами. Или полихачить?
– Приглашай, ma chérie.
– Но твой завтрак!
– Подавай. И – приглашай.
Возмутительно молод ты, литератор Гамаюн, – даже относительно маэстро. Крахмальные манжеты, галстук повязан щегольски. Готовился… Пишет роман о шахматах, роман о Шахматисте? Какие ваши годы, юноша? Не угодно ли омлету?
Спасибо, не угодно.
Сам-то юноша играет в шахматы? Или всё чисто умозрительно?
Как сказать…
Так и. Как есть.
– Видите ли, маэстро… Я посвящаю чудовищное количество времени составлению шахматных задач.
– О!
– Да. Это сложное, восхитительное и никчёмное искусство стоит особняком: с обыкновенной игрой, с борьбой на доске, оно связано в том смысле, как, скажем, одинаковыми свойствами шара пользуется и жонглёр, чтобы выработать в воздухе свой хрупкий художественный космос, и теннисист, чтобы как можно скорее и основательнее разгромить противника. Характерно, что шахматные игроки – равно простые любители и гроссмейстеры – мало интересуются этими изящными и причудливыми головоломками. Не так ли?
– Продолжайте.
– Хотя чувствуют прелесть хитрой задачи, совершенно не способны задачу сочинить.
Не лишено изящества. Витиевато, но не лишено…
– И?
– Чаще всего это просто движение в тумане, манёвр привидений, быстрая пантомима, и в ней участвуют не разные фигуры, а бесплотные силовые единицы, которые, вибрируя, входят в оригинальные столкновения и союзы. Ощущение, повторяю, очень сладостное, и единственное моё возражение против шахматных композиций, это то, что я ради них гублю столько часов, которые в мои нынешние наиболее плодотворные, кипучие годы я беспечно отнимаю у писательства.
Ну, и не отнимайте, юноша!
– И?
– Видите ли, маэстро… Меня лично пленяют в задачах миражи и обманы, доведённые до дьявольской тонкости, и, хотя в вопросах реконструкции я стараюсь по мере возможности держаться классических правил, как, например, единство, чеканность, экономия сил, я всегда готов пожертвовать чистотой рассудочной формы требованиям фантастического содержания. В этом творчестве есть точки соприкосновения с сочинительством. И в особенности с писанием тех невероятно сложных по замыслу рассказов, где автор в состоянии ясного ледяного безумия ставит себе единственные в своём роде правила и преграды, преодоление которых и даёт чудотворный толчок к оживлению всего создания, к переходу его от граней кристалла к живым клеткам.
