Он так и не выбрался из леса и решил заночевать в нем. Подыскивая место для ночлега, сооружая себе постель из мха, он пытался представить себе, что было бы, если бы он так и не вышел из леса и остался в нем навсегда. Это было бы большим несчастьем, подумал он. В конце концов можно питаться ягодами, да и спать на мху тоже можно, ему, без сомнения, удалось бы построить себе хижину, может, даже добыть огонь. Но все время быть одному, обретаться среди молчаливых, спящих деревьев и жить среди зверей, которые убегают от тебя, с которыми нельзя поговорить, — этого он бы не вынес. Не видеть людей, никому не пожелать доброго утра и спокойной ночи, никому больше не заглядывать в лицо и в глаза, не любоваться девушками и женщинами, не чувствовать на губах поцелуя, не играть больше в тайную сладостную игру губ и рук — нет, это невозможно себе представить! Если бы такое выпало на его долю, подумалось ему, он попытался бы стать зверем, медведем или оленем, даже если бы пришлось поплатиться вечным блаженством. Быть медведем и любить медведицу совсем неплохо, по меньшей мере куда лучше, чем сохранить рассудок, язык и прочее и жить с этим без любви, в печали и одиночестве.
Перед тем как заснуть на своем ложе из мха, он с любопытством и робостью вслушивался в непонятные, загадочные звуки ночного леса. Теперь это были его товарищи, надо было жить среди них, привыкнуть и приноровиться к ним, ладить с ними; он был одного племени с лисами и косулями, с елями и соснами, ему приходилось жить с ними, делить с ними воздух и солнечное тепло, вместе дожидаться дня, вместе голодать, быть их гостем.
Затем он заснул, и ему снились звери и люди, он был медведь и, лаская, сожрал Лизу. Посреди ночи он проснулся в сильном испуге, не зная отчего, почувствовал, как бесконечно тоскливо сжалось сердце, и, растерянный, надолго задумался. Ему пришло в голову, что вчера и сегодня он лег спать, не сотворив вечерней молитвы. Он встал, опустился на колени рядом со своей постелью и прочитал две молитвы — за вчерашний и за сегодняшний день. Скоро он снова заснул.
Утром он удивленно огляделся в лесу, не понимая, где находится. Но лесные страхи отступили, и он снова радостно доверился лесной жизни и пустился в путь, сверяя его по солнцу. Он набрел на совершенно ровный, почти без подлеска участок леса, сплошь состоявший из очень толстых старых прямых пихт; когда он шел между этими колоннами, они напомнили ему о колоннах большой монастырской церкви, той самой, под черным порталом которой недавно скрылся его друг. Когда же это было? Неужто прошло всего два дня?
