Ее легкое прикосновение горячей волной отозвалось во всем его теле. Для Сиднея это было столь неожиданно, что он только растерянно пробормотал:
— Мы обязательно отпустим Брюса погулять, но только после чая. — Потом быстро добавил, чтобы она не заметила, как он напрягся: — Скажите, Доминик, я сносно говорю по-фламандски?
— Вы замечательно говорите: у вас совсем нет грамматических ошибок и почти незаметный акцент.
— Ну это вы мне, конечно, льстите. Ни один нормальный чужеземец не в силах как следует справиться с вашими жуткими скрежещущими согласными.
— Да, мне говорили это, но, поскольку это родной язык моего отца, то мне трудно согласиться с таким суровым определением наших согласных звуков.
— Ох, простите, Доминик, я сказал глупость. Честное слово, я совсем другое имел...
— Я понимаю, не надо извиняться, — улыбнулась Доминик.
Какое-то время оба молчали, потом Сидней спросил, не отрывая взгляда от дороги:
— Вы сказали: родной язык отца... А родной язык матери?
— Французский.
— Ваша мама, значит, валлонка?
— Француженка. Они с отцом познакомились, когда он учился в Лионе.
— Знаете, Доминик, мне кажется, мы теперь достаточно знаем друг о друге, чтобы считаться друзьями.
— Ну, положим, я-то о вас ничего не знаю. Нет, на дружеские отношения это не похоже. — Она нахмурилась. — Понимаете, мне трудно это объяснить словами: вы — это вы, а я — это другое...
Сидней не стал лукавить, будто не понимает, о чем она.
— Все так... Однако я почему-то уверен — мы с вами все-таки друзья.
К этому времени они уже покинули Лондон, и Сиднею без труда удалось притормозить у обочины автострады. Он повернулся к ней и протянул узкую, но крепкую ладонь.
— Итак, друзья?
Доминик вздохнула и протянула ему руку.
— Ладно, друзья!
— И поскольку данное положение закрепляется отныне и навеки, можете смело обращаться ко мне на «ты», идет?
— Идет! — кивнула она. — Вообще-то я с самого начала считала вас своим другом, только я не знала, что вы тоже об этом думаете... Что ты об этом думаешь, — поправилась она и покраснела.
Сидней не стал говорить, что последние две недели он только об этом и думает, и хрипло произнес:
— Скоро будем в Виндзоре. Я покажу тебе Королевский замок и капеллу Сент-Джордж.
Поздно ночью, лежа в постели, Доминик подробно вспоминала весь этот день, который остался с ней на всю жизнь. Вспоминала, как они гуляли вокруг замка, вспоминала озорную улыбку Сиднея, Брюса, который смешно семенил вслед за ними, обаятельного пожилого хозяина кафе, который лично подавал им чай... Только сам Королевский замок напрочь выпал из памяти, как и знаменитая капелла Сент-Джордж, которую во всех туристических справочниках называют шедевром северной готики. Когда Сидней рядом с ней, все остальное становится не слишком интересным.
