.
С подобным скепсисом историки, конечно же, не могли примириться. Так, Георг фон Раух в своей «Истории большевистской России»[90] нарисовал — правда, лишь для периода, начинавшегося последними днями мая 1939 г., — схематическую «картину постепенного встречного движения германской и советской дипломатии... осторожных поисков и зондажа поначалу чиновниками низкого ранга, доверительных бесед и намеков, которые в конце концов вылились в официальные переговоры ответственных политиков, закончившиеся принятием в августе того же года окончательного решения».
Дипломатии в этих рассуждениях приписывается более активная роль, чем та, которая ей обычно присуща в области внешней политики в период расцвета диктаторского тоталитаризма[91]. Подобная точка зрения занимает видное место в многочисленных, уже упоминавшихся здесь исследованиях предыстории и процесса возникновения пакта Гитлера — Сталина. Но лишь немногие историки пока по достоинству оценили мнение участников тех событий, которые отстаивают четвертый тезис, согласно которому инициатива исходила от германской дипломатии.
IV тезис: инициатива исходила от германской дипломатии
Д.К.Уатт в своих систематических анализах счел необходимым провести различие между «теми, кто проявлял инициативу, и теми, кто принимал решения»[92]. Непосредственные свидетели, а также исследователи тех событий неоднократно указывали на большую работу, выполненную германской дипломатией в России при подготовке пакта о ненападении. Из сотрудников германского посольства в Москве прежде всего Густав Хильгер[93] подчеркнул активную роль ориентировавшихся на Россию сил отдела экономической политики министерства иностранных дел (Виль, Шнурре), а также посла графа фон Шуленбурга. Кроме того, Хильгер и Ганс Херварт фон Биттенфельд[94] описали первые шаги посла и его сотрудников к германо-советскому сближению.
Давний знакомый Шуленбурга министр иностранных дел Румынии Григоре Гафенку, занимавший этот пост с ноября 1938 г., а в июне 1940 г. назначенный послом в Москву, в 1944 г. в швейцарской эмиграции, характеризуя германского дипломата, заявил, «что он обладал качествами, отличными от тех, которые Вильгельмштрассе требовала от своих послов». В первые четыре года его деятельности, во время которых Шуленбургу пришлось представлять в Москве враждебное агрессивное государство, он постоянно проявлял «неисчерпаемое терпение. Он ждал своего часа...». Договор о ненападении — при подобных обстоятельствах «чудо... которому он способствовал более, чем кто-либо»
