На следующем этапе германо-советских отношений, который продолжался до подписания 25 ноября 1936 г. антикоминтерновского пакта, никаких советских «предложений», касавшихся специально урегулирования отношений с Германией, больше не было. Напротив, советская внешняя политика уже полностью причислила Германию к государствам с противоположным социальным строем, принципы «мирного сосуществования»[19] с которыми Сталин сформулировал еще в 1925 г. И если теперь официальные и неофициальные представители Советского правительства в стереотипных выражениях заявляли о желании СССР поддерживать «хорошие отношения со всеми государствами, в том числе (!) и с Германией»[20], то при этом они исходили из общих принципов своей политики безопасности, проводимой в отношении капиталистических государств, которая во главу угла ставила «безопасность для обеспечения внутренних преобразований[21], то есть форсированного процесса индустриализации, а затем и вынужденного вооружения.
Вполне возможно, что Сталин в глубине души надеялся на перемены в государственном устройстве, на изменения в расстановке сил в Германии, а также на то, что Гитлер «одумается» и что поэтому до реализации радикальных восточных планов национал-социалистов дело не дойдет[22]. Но в своей практической внутренней и внешней политике Сталин совершенно недвусмысленно приспосабливался к новым реальностям.
И только исключительно заинтересованные в улучшении германо-советских отношений (в смысле восстановления особого статуса) германские представители могли в отдельных общих положениях советской «политики мира» уловить конкретные «предложения» германской стороне. Приверженцы ориентированной на Россию политики в министерстве иностранных дел и в некоторых других ведомствах, как, например, министр финансов Шахт, напуганные растущим авантюризмом Гитлера, обладали такой способностью. Так называемые предложения Сталина о восстановлении «сотрудничества между Германией и Россией в полном объеме»[23], переданные, согласно немецким источникам, за период с 1935 до начала 1937 г. Рёдигеру и Андору Хенке через поверенного в делах Советского Союза Бессонова, а также имперскому министру финансов Шахту[24] через руководителя советского торгпредства в Берлине Канделаки, при более внимательном рассмотрении и сопоставлении с советскими записями соответствующих бесед представляются не чем иным, как преднамеренной, слишком вольной интерпретацией фактов теми представителями политических кругов Германии, которых все больше тревожил реваншизм Гитлера и которые полагали, что активная германская политика в отношении СССР стала бы главным стабилизирующим фактором. Не случайно представители Германии на переговорах по экономическим вопросам, занимавших важное место в советской «политике мира», осторожно вели зондаж в данном направлении.
