Цесарка спешил выговориться — шутка ли, без малого шестьдесят лет не виделись, только недавно нашли друг друга и разок-другой по телефону перемолвились, а за такой срок шесть раз и умереть и воскреснуть можно. Аба, наверно, еще долго потчевал бы однокашника своими рассказами, но пора было возвращаться в аэропорт. Не успели они подъехать к стоянке и выключить мотор, как из громкоговорителя донесся голос диктора: "Уважаемые пассажиры, самолет Литовских авиалиний из Амстердама совершил посадку в аэропорту Вильнюса…"
— Прибыли, — подтвердил Цесарка и спросил:
— С чего, Янкеле, завтра начнем — с Понар или, может, сперва в Людвинавас махнем?
— Посоветуюсь с ребятами, — сказал Меламед. — Сейчас не мы рулим, а они…
— Понял, — неожиданно сник Цесарка. — Сейчас у детей вожжи, а у отцов от их езды — мороз по коже. Ну ладно, куда прикажут, туда и поедем… Если поедем…
— Почему ж не поедем? Договор дороже денег.
— Договор договором. А вдруг забракуют?
— Машину?
— Водителя. Скажут — слишком стар для руления… Молодого подыщут. — И, не дожидаясь ответа, Цесарка быстро и взволнованно бросил: — Но я, чтоб не сглазить, на здоровье не жалуюсь. И зрение у меня отличное… недавно у профессора проверялся… Десять лет езжу, и должен тебе сказать — ни одной царапины…
— Ладно, расхвастался, — успокоил его Жак. — Тут автотранспортом командую я.
Пассажиров было мало, и, как только они после паспортного контроля и получения багажа стайкой выплыли к встречающим, по-соколиному зоркий Цесарка тут же вычислил Жаковых близнецов, хотя раньше их в глаза не видел: поражала одинаковость роста, походки, прически и одежды братьев; джинсовые куртки и фирменные кеды только подчеркивали ее; сзади с зачехленными теннисными ракетками, вразвалку, в шортах и в майках с изображением чемпиона Уимблдонского турнира Андре Агасси шли внуки Меламеда. Казалось, вся мужская поросль семьи выбралась в Литву не на поминки, а на спортивные соревнования.
— Карета подана, — сказал Меламед, обняв и расцеловав всех подряд, даже невесток, не избалованных поцелуями и объятьями свекра.
Беатрис и Мартина вынули из сумочек пудреницы, на ходу попудрили разрумянившиеся во время полета щеки и, одаривая неизвестно кого неживыми телевизионными улыбками, двинулись вслед за Цесаркой, впрягшимся в груженные доверху тележки, к форду.
— Прошу любить и жаловать, — промолвил Меламед, когда все сели в машину. — Наш поводырь — Аба Цесарка.
— Очень приятно, — за всех ответил Эли, но водителю никого по имени не назвал.
