— Закончилась акция, ты остался жив…
— В гетто уцелело шестьдесят тысяч евреев. Эти теперь уже понимали, что означает «выселение» и что ждать больше нельзя. Мы решили создать единую для всего гетто военную организацию, что, кстати, было не просто, так как никто друг другу не доверял: мы — сионистам, сионисты — нам, но теперь это, разумеется, уже не имело значения. И мы создали единую боевую организацию, ЖОБ.
Было нас в ней пятьсот. Но в январе немцы снова провели акцию, и из пятисот человек осталось восемьдесят. В той январской акции люди впервые отказывались идти на смерть добровольно. Мы застрелили пять или шесть немцев на Мурановской, Францисканской, Милой и Заменгофа, это были первые выстрелы в гетто, и они произвели сильное впечатление на арийской стороне: дело было еще до крупных вооруженных акций польского движения Сопротивления. Владислав Шленгель, поэт, который писал в гетто стихи и страдал комплексом покорной смерти, успел еще написать об этих выстрелах стихотворение. Называлось оно «Контратака». Послушай:
…Слышишь, немецкий бог,
как молятся в диких домах евреи,
сжимая в руках кто дубинку, кто жердь.
Пошли нам, о Боже, кровавую битву
и в битве кровавой внезапную смерть.
Пусть наши глаза перед самой кончиной
не видят, как рельсы уходят в ничто,
но нашим ладоням дай, Господи, силы…
Словно пурпурно-кровавые маки,
на Муранове, на Низкой, на Милой
рдеют цветы нашей контратаки
в дулах бьющих без промаха ружей,
а в закоулках Островской и Дикой
на тропках наших лесов партизанских
хмель этой битвы нам головы кружит
[17]…
Точности ради скажу тебе, что «дул», в которых рдели «цветы нашей контратаки», было тогда в гетто десять. Мы получили десять пистолетов от ГЛ[18].
Группа Анелевича, которую вели на Умшлагплац и у которой оружия не было, бросилась на немцев с голыми руками. Группа Пельца, восемнадцатилетнего паренька, печатника, которую привели на площадь, отказалась садиться в вагоны, и ван Оппен, комендант Треблинки, расстрелял их всех — шестьдесят человек — на месте. Радиостанция им. Костюшко, помню, тогда обращалась к народу с призывом к борьбе. Какая-то женщина кричала: «К оружию! К оружию!» — на фоне звуковых эффектов, воспроизводивших щелканье затворами. Мы гадали, чем они там щелкают, потому что на всех к тому времени у нас было шестьдесят пистолетов — от ППР и АК.
— А знаешь, кто кричал? Рыся Ханин[19].
На радиостанции в Куйбышеве Рышарда Ханин тогда читала сводки, стихи и призывы. Не исключено, что именно она призывала вас к оружию — это она мне сама сказала… Но настоящими затворами они там не щелкали. Рыся Ханин говорит, что по радио ничто не звучит так фальшиво, как подлинные звуки…
