После 22 июня в Подмосковье наступили долгие, душные, сдавленные тревогой дни. Очередь добровольцев у военкомата, девчата, марширующие по улицам с красными крестами на повязках и с лихой песней: «Броня крепка, и танки наши быстры…» А через неделю — первые зажигалки, посыпавшиеся на крыши домов и сараев. Раненые, которых поместили в школу, куда Марианна уже ходила учиться. И вместо запаха жасмина и дикой розы, богато цветущих почти в каждом саду, над пригородом плыл едкий запах свежих пожарищ.
Няня Дуня и Ангелина копали во дворе щель. Копали по очереди, потому что на всех жильцов была одна лопата, остальные отдали тем, кого послали за город копать рвы.
Дело двигалось медленно: копать умела одна няня Дуня.
У Ангелины это вовсе не получалось, лицо у нее было испуганное и красное. А папа дежурил день и ночь у себя в учреждении. Он изорвал пиджак и прожег брюки. От него, когда он прибегал, пахло пожаром, чердаками, кирпичной пылью и сыростью бомбоубежищ.
К концу июля выдалась одна страшная ночь. Сигнал тревоги подали, когда было еще светло. Но подали поздно: когда все побежали по щелям, уже летели осколки и мальчишку-ремесленника убило на бегу. Где-то так кричал ребенок, что Марианна от ужаса заплакала.
Стояла темная ночь, а отбоя все не было. Самолеты черными воронами пролетели и ушли, а уж только потом забили где-то далеко орудия. Глина посыпалась в щель крупными горячими комками.
— Спаси нас, Матерь Божья! — истово шептала няня Дуня.
Ангелина дрожала, молча прижавшись к сырой стенке.
— Ты боишься? — шепотом спросила у нее Марианна, сама тоже вся дрожавшая. — Не бойся!
Но Ангелина как будто не слышала этих слов.
— Почему? — вдруг с отчаянием выкрикнула она. — Я не хочу!
Тогда няня Дуня перестала креститься и сказала грозно:
— Хватит блажить-то! Сама хоть десять раз помри, а ребенка не пугай. Егоистка!
И Ангелина, испугавшись еще больше, умолкла.
Утром появился папа. Рот у него был черный, глаза слезились. Он долго мял своей коричневой малосильной рукой белую ладонь Ангелины и несколько раз повторил:
— Я тебя прошу!..
Папа шел добровольцем. А о чем он просил Ангелину, ни няня Дуня, ни Марианна так и не поняли. Ангелина при папиных словах громко, но без слез всхлипнула, будто хотела в чем-то покаяться.
— Ты мой милый!.. — сказала она, сама не узнав своего голоса. И, чтобы не смотреть папе в глаза, положила голову ему на плечо.
Няня Дуня сердито махнула рукой и увела Марианну из комнаты.
