Прости, мой друг, мне этот город чужд.
Здесь не жил я и смутного волненья
В душе не нахожу, но ежедневно
Смотрю на всё с приличным любопытством.
Здесь лавка древностей, а там химеры,
Дворцы, сады, и грохоты, и говор,
Тисой понятный и такой чужой.
Я помню дни Италии блаженной,
Вещающие римские руины,
Пророческой Кампаньи тишину,
Флоренции кровавые прозренья
И виноградники, где дремлют боги
На склонах Умбрии в вечерней мгле.
Еще недавно, ужасом объятый
И радостью, бродил я наугад
Вдоль стынущих и шепчущих каналов
Венеции. И вдруг – сиянье, слава
Огней и музыки; открылась площадь:
И византийского златого Марко,
И розовые мраморы Палаццо,
И льва крылатого, и Кампаниле
Увидел я. И мне понятным стало,
Что здесь свершится чудо. Предо мной –
Там над лагунами и куполами, –
Огромною крестообразной тенью
Встал Папа Ангельский во славе новой,
Владеющий ключами царства Духа.
Не то Париж. Воспоминаний древних
Прапамяти в моем плененном теле
Не будит он. Я отдаюсь бесстрастно
Часам и дням – и жду, когда созреет
Глубинное святое разуменье,
Когда смогу увидеть изнутри
И призраки, и камни, и людей,
Прикованных к сим призракам и камням.
Пока одно смущает мой покой:
Над бездной черных улиц в час заката,
Над алчущим, мятущимся Парижем,
Спокойные и ясно голубые,
