В темноте я догнал коммандо Претории, и мы провели ночь, с удобством расположившись у реки. Так как мы всего за один день спустились с высоких равнин на низменную местность, климат которой был заметно мягче, я провел, наконец, первую ночь за много недель в относительном комфорте.
На следующий день буры продолжили отступать вниз по долине по направлению к Нуйтгедахту, где в лагере находилось около двух тысяч военнопленных. Они выстроились около ограды из колючей проволоки вдоль железнодорожной линии и смотрели на наше отступление. Их настроение было приподнятым, потому что они знали, что сегодня их освободят. Они шутили над нами, и только один из них, настроенный более агрессивно, сказал: «Вы говорите, что отступаете? А я говорю — бежите!» Я вынужден был признать, что это так и было, потому что к тому времени английский авангард наступал нам на пятки, а узкая дорога была переполнена всадниками, фургонами и скотом, и царил полный хаос. Однако, что касается буров, видимость часто бывает обманчива, и то, что сегодня кажется толпой беглецов, завтра может оказаться большой силой, и солдат, который это сказал, вряд ли думал о том, что те самые люди, которые сейчас в беспорядке бегут мимо него, еще подвергнут терпение Великобритании самому большому испытанию за всю ее историю.
Мы спустились по берегам реки Годуэн еще на двадцать пять миль, преследование на какое-то время замедлилось, и следующих три дня мы провели в покое среди красивой природы гор и леса. Англичане, вероятно, думали, что генерал Бота хотел уйти на португальскую территорию, чтобы быть интернированным, вместо того, чтобы сдаться, поэтому они отдыхали. Но генерал Бота думал иначе. Однажды утром мой отец прибыл специальным поездом из Нельспруйта, где находилась новая временная столица. и сказал нам, что коммандант-генерал собрался уходить на север, в труднодоступные места. Он мог бы достичь гор за Лиденбургом, где силы буров должны были быть реорганизованы для продолжения партизанской войны.
Мой отец действительно приезжал, чтобы проведать нас, но я там был один. Хьялмар был в санитарном вагоне, оправляющимся от раны, Жубер после битвы при Далмануте пропал, а самый младший был вместе с русским санитарным отрядом. Так что в настоящее время мы были рассеяны.
Мой отец оставался со мной в течение дня, и затем уехал обратно в долину. К сожалению, паровоз, который привез его, переехал и убил моего бедного маленького пони. Кроме того, что он честно служил мне с первого дня войны, он был нитью, которая связывала меня с прежней жизнью, потому что его мы привезли еще жеребенком из Свободного Государства, и эта потеря была для меня большим ударом. Однако времени для сожаления не было, потому что следующим утром англичане возобновили наступление. Коммандо отступили — одни ушли вниз, на равнины, другие поднялись в горы. Среди последних были и преторийцы, которые. поднялись к месту, которое называлось Девил Кантор, куда мы прибыли той же ночью. Несколько дней до этого преторийцы обсуждали вопрос о том, пойти ли в высокий вельд. Они чувствовали привязанность к родным местам и хотели вернуться туда, где могли получить известие о своих семьях, оставшихся в Претории. Поэтому они решили уйти через горные тропы. Я отказался сопровождать их, поскольку мои отец и брат были в других местах, поэтому попрощался с ними, и они ушли в темноту. Больше я их не видел, но знал, что они вернулись к родным местам и те из них, кто не был убит или взят в плен, оставались там до конца войны. Сам я присоединился к бюргерам, которые оставались в горах, и в их компании ехал всю ночь, пока рассвет не застал нас на равнине, которая простиралась до Барбертона и Каап- Майден. За ней лежала сильно пресеченная местность, по которой мы медленно двигались три дня, пока не дошли до Гекторспруйта.
