В компании Поока громко смеялись, рассказывали анекдоты, пили. Жоке тоже предложили вина, но она отказалась. А Шани все говорил и говорил. «Сейчас он расплачется, а затем начнет петь Трансильванский гимн, — припомнила девушка. — Тогда я встану и уйду». Она прислушалась, стараясь понять, о чем же все-таки они говорят.
— Мы, будем откровенны, в военных науках ничего не понимаем и с болью в сердце признаем это... — сказал Поок. — А вот наши военные почему-то считают, что разбираются в литературе...
Последнюю его фразу услышал вернувшийся к столу Лонтаи. Он молча сел рядом с Жокой и сообщил, что все в порядке. Заметив его, Поок замолчал.
— Пожалуйста, продолжайте, — попросил Лонтаи. — Наши военные почему-то считают, что разбираются в литературе....
Шани Торма испытующе посмотрел на подполковника. Лонтаи успел заметить, что компания уже навеселе. Он не спеша достал сигарету, закурил и выпустил струю дыма в лицо Тормы.
— Не так давно в Надьканиже я присутствовал на вечере встречи с тремя поэтами. Один из них там здорово напился и решил, что ему море по колено. Он нанял музыкантов и гулял так, как делали это помещики в самых скверных венгерских фильмах. — Миклош отпил глоток вина. — Он даже сквернословил, пока кто-то не дал ему по физиономии. Пришлось мне на себе отнести его в номер. На другой день он проснулся в полдень, был хмур, тих и скромен, как настоящий лирик. Меня же он донимал вопросами, что произошло вчера вечером, так как сам ничего не помнил.
— А для чего все это ты рассказываешь нам? — спросил Поок.
— Сам не знаю. Просто вспомнилось. Официант, счет, — обратился Миклош к официанту.
— Оставь, прошу тебя, — сказал Филькорн, — я сам расплачусь. — И взглянул при этом на Шани, который сидел, тупо уставившись в бокал.
Эндре проснулся среди ночи от хорошо знакомого паровозного гудка и прислушался. «Ноль часов. Пятнадцатый идет, — определил он. — Опять не усну до утра». Уставившись в потолок, он лежал с открытыми глазами.
А на улице продолжала бушевать пурга. Ветер был настолько сильным, что скрипели оконные рамы и дверца железной печки жалобно дребезжала.
«Ветер западный — шума маневровых паровозов совсем не слышно, а они ведь курсируют каждую ночь», — опять подумал Эндре.
Рядом спокойно похрапывал Антал Штольц. Интересно, а почему он не поехал домой, в Ньиредьхазу? Он ничего не сказал об этом, правда, Эндре его и не спрашивал. Он мог бы, наверное, полюбить Антала. Простой, хороший парень. Единственный его недостаток — он постоянно философствует. Конечно, еще не известно, насколько он порядочный. Возможно, он стремится подружиться с Эндре в надежде на какую-то помощь его отца. Видимо, трудно будет убедить его, что он, Эндре, ничем не сможет ему помочь. Но вся беда в том и заключается, что люди часто не понимают друг друга. А может, все-таки понимают? Тогда дело в нем самом. Ведь это же факт, что порой он не понимает ни себя, ни окружающих.
