— Если любишь, увези меня отсюда.
— Я бы увез, но куда?
— В Будапешт, здесь я жить не могу. Посмотри на меня, я скоро погибну, я не выдержу одиночества. Нервы у меня совсем расшатаны. — Ева судорожно вцепилась в руку мужа: — Петер, я боюсь. Меня одолевают дурные предчувствия...
— Чего ты боишься? Тебя здесь никто не обижает. Со мной тебе нечего бояться. Я сумею защитить тебя.
— Нет, не сумеешь. Не сумеешь уберечь ни от злой клеветы, ни от одиночества...
— С тобой Питю и я. Скажи, тебе не приходила мысль заиметь ребенка?
— Нет-нет, я не хочу никакого ребенка... — испуганно ответила она.
В этот момент в дверь позвонили. Пришлось прервать разговор, о чем Ковач очень сожалел, так как чувствовал, что сейчас они смогли бы откровенно обсудить несколько важных для них проблем.
Пришел Питю. Он раскраснелся, одежда и обувь его были мокрыми, а глаза сияли от счастья.
— Есть хочу, — заявил он.
— Может быть, сначала поздороваешься? — Ковач щелкнул мальчугана по светловолосой голове.
— Целую ручки, я есть хочу. — Питю начал раздеваться, громко рассказывая о только что происшедшем инциденте. — Я ему так дал, этому Фери, что он аж крякнул. Знаете как?
— Понятия не имею, молодой человек, — сказал Ковач, глядя влюбленными глазами на раскрасневшегося мальчика.
— Показать?
— Потом, и не здесь, а в комнате. Сначала сними ботинки. Да побыстрее, а то простудишься. И набей их газетой, чтобы не ссохлись.
— Что будешь есть? — спросила Ева. — Вон там твои тапочки. Надень их и иди мыть руки. Господи, а что стало с твоими носками? Покажи-ка!
Мальчуган обнял Еву за шею и, смеясь, поднял ногу:
— Намокли, наверное...
— Да еще как! Снимай-ка их быстро!
Мальчуган еще крепче обнял Еву:
— Можно поцеловать вас?
— Садись и сними носки.
— Но я хочу поцеловать вас, от вас так приятно пахнет!
Ковач засмеялся, а Питю, не обращая на него внимания, принялся целовать Еву в лицо, шею и при этом громко смеялся.
— Ну, хватит... Снимай скорее носки...
Мальчуган зашел в ванную, а Ева отрезала кусок хлеба и намазала его маслом. «Я люблю Петера, но даже ради этой любви я не хотела бы жертвовать своей жизнью», — подумала она и решила, что сегодня же вечером обо всем договорится с ним, а если ей это не удастся, соберет вещи и уедет к родителям.
Питю, шаркая тапочками, вошел в кухню.
— Когда мы будем наряжать елку, тетя Ева? — спросил он, усаживаясь на табурет. Жадно откусывая от куска хлеба, он размахивал руками и топал.
— Завтра утром. Ешь спокойно. Никто у тебя не отнимет твой хлеб. Сколько раз тебе говорила: ешь не торопясь.
