Фредди был прямо-таки золотым чичероне, и мы не жалели времени, чтобы хорошенько его пошлифовать. Выехать из ночного Гото оказалось делом нелегким. На улочках и в переулках царило теперь еще большее оживление, так что наш фургон продвигался вперед в пешеходном темпе. После безрезультатного посещения баптистской миссии беспокойство Фредди только возросло. Будто чувствуя себя виноватым и желая как-то компенсировать неудачу, которой закончилось ее посещение, он пустился рассказывать различные эпизоды из истории гахисизма, пытаясь одновременно приковать наше внимание к тому, что творилось за стенками экипажа. Уткнувшись носом в зарешеченное оконце и чуть ли не перебравшись к тебе на колени, он собрался объяснить нам, почему новейшее облачение паломника скроено по архаичному образцу, но ты мягко водворил его на прежнее место. Затем мы взяли Фредди за длинные тонкие кисти рук так, что пальцы на сгибах хрустнули, и попросили осведомить нас о живущих в городе иностранцах. Ты напомнил ему, что на террасе «Эсперанцы» он расхваливал свою баню как место, где чужеземцы завязывают друг с другом знакомства. Он долго отрицал, что знает Шпайка, но когда ты искусным вращательным движением заставил мизинец его правой руки выскочить из сустава, ему вдруг вспомнилось, что среди неизменных посетителей его бани есть и немец с такой фамилией. В заведении Фредди этот человек проводит как минимум каждую вторую ночь, уходит обычно с рассветом, и вполне возможно, что мы еще застанем его на месте, если тотчас же, покинув Гото, отправимся туда. Готовность Фредди незамедлительно организовать встречу со Шпайком показалась нам подозрительной. Мы решили не спешить и добыть у нашего проводника побольше информации о Шпайке. Чтобы узнать его адрес, пришлось — при всем нашем терпении — выкрутить у Фредди мизинец и на левой руке. Выяснилось, что Шпайк проживает в так называемом квартале тряпковаров, в старом ремесленном поселке по ту сторону бульвара, где улочки как бы уходят от реки.
Усердно расспрашивая Фредди, мы не заметили, как выехали из Гото, и лишь рокот моторов на бульваре Свободы Слова побудил нас выглянуть наружу. Экипаж стоял на обочине проезжей части. Выйдя из него, мы заплатили киренейцу не больше, чем посоветовал Фредди. Луна зашла, и бульвар был залит смесью из различных видов искусственного света. От дуговых ламп времен иноземного владычества исходило, в курьезном контрасте с импозантными бетонными столбами, мутно-желтоватое свечение, которого хватило бы лишь на то, чтобы осветить две-три пяди земли вокруг их массивных цоколей. Но владельцы торговых лавок после ухода старых господ позаботились о дополнительном освещении. На стальных тросах, провисающих местами до голов прохожих, закреплено великое множество самых разнообразных светильников. Больше всего тебе понравились газовые фонари с раскаленными до белизны сетками под колпаками из разноцветного стекла. Еще богаче была палитра электрических ламп. Казалось, магистраты всех городов мира, где когда-либо меняли уличные фонари, прислали по одному отслужившему свой срок образцу сюда, на бульвар Свободы Слова, как в музей под открытым небом.
