Чужая плоть смердит. Мы оба любим цитировать эту сентенцию нашего бывшего инструктора по ближнему бою к месту и не к месту — правда, в шутку. Однако наш добрый старый учитель, бритый наголо, обладатель всех высших поясов, прошедший боевую выучку в горячих точках на трех континентах, всегда вкладывал в свое любимое изречение самый серьезный смысл. Почуять запах противника означало для него мгновенно сообразить, что в поединке наступил перелом. При равенстве сил хрящ чужой гортани первым схватит железной хваткой тот, кто вдохнет «аромат» врага, говорил учитель. Запах животного происхождения, который ударил нам в нос, как только мы вошли в складское помещение, был и сладковатым, и едким. Фредди умолк, а живодер-киренеец, хотя ему, казалось бы, к такому не привыкать, быстро вытащил носовой платок и зажал им нос и рот. Подобные запахи может источать только гнилое мясо, и тот, кого профессия или беда познакомили с таким ароматом во всей его полноте, имеет собственное мнение о вкусе вяленого окорока и о том, как ночью, во сне, дышит его возлюбленный.
Возможно, вонь исходила от рыбных отбросов или от трупа большой речной крысы, чье мясо, если оно еще не утратило свежести и приготовлено со знанием дела, имеет вкус, будто бы напоминающий вкус жареной дичи. Кучер включил карманный фонарик скромной мощности и указал нам его лучиком путь к лестнице на второй этаж. Через узкие, высокие окна там лилось столько лунного света, что осмотреться мы могли и за пределами светового конуса от фонарика. Пол был густо усеян обломками офисной мебели и осколками средств коммуникации. Мониторы, клавиатуры, системные блоки, принтеры и множество других аппаратов, чье исконное назначение уже не поддавалось определению, — все это было разбито на удивительно мелкие кусочки и превратилось в бугристый слой мусора из пластика и разнообразного металла. Проход на третий, верхний этаж преграждали опрокинутые шкафы. Когда киренеец с помощью фонарика тщетно пытался найти в этой баррикаде какую-нибудь лазейку, мы увидели, что в отдельных ступенях лестницы зияют трещины, будто по доскам били кувалдой. Поэтому мы решили ограничить поиск мало-мальски пригодных доказательств вторым этажом и нашли в конце концов обрывок бумаги с напечатанным текстом. Фредди зачитал его и перевел начальные строки. Текст ему знаком, сказал он, хотя переложен кое-как и к тому же с помощью фонетически сомнительной транскрипции, на сейшенский — вернее, на его основной диалект, который, по понятным причинам, никогда не достигал высот литературного языка. Это фрагмент одного из посланий апостола Павла. Продолжая поиск других отправных точек, мы опустились на колени, стали перетряхивать искореженные ящики столов, рыться в поблескивающем металлоломе, внимательно осматривать чешуйки платины, висевшие на медных проводках, как на отростках какого-нибудь корневища. Оторвали даже несколько плит коврового покрытия — но не обнаружили под ними ничего, кроме голых досок.
