– Как уже известно многим из вас, адмирал Хории планирует, хотя и без особой охоты, подчинить Зейд-Африку «ЮСС», распустить этот батальон и уволить всех офицеров, которым нет места в теперешней имперской системе.
Верещагин выглядел смущенным и тщательно подбирал слова.
– Существует старая казахская легенда о манкуртах – рабах, которых специально лишали памяти при помощи пыток, чтобы они не могли вспомнить свое прошлое. Люди, не знающие истории, лишенные своего прошлого, не в состоянии соображать.
Благодаря временному сдвигу мы вышли из прошлого и своими глазами видели, как искажалась история.
Даже зейд-африканцы – африканеры и ковбои, – которых теперь было немало в рядах солдат, молча кивнули. Прежние курсы истории Зейд-Африки представляли собой тонкую паутину лжи. В качестве учительницы Ханна Брувер наняла некоторых своих бывших коллег для составления новых учебников и поручила старшему сержанту службы связи Тимо Хярконнену спрограммировать опросы, позволяющие идентифицировать учащихся, чтобы таким образом избавиться от преподавателей, продолжающих вдалбливать в головы ребят явную ложь.
– До катастрофы Россия была многонациональной империей, и русские ковали цепи для себя, удерживая и другие народы. Россия никогда не желала никого отпустить и только когда на нее обрушились ракеты и чума, поняла, что сама посеяла семена холокоста, но было уже слишком поздно. Цена катастрофы была ужасающей. Из ее пепла Япония смогла выстроить имперскую систему для всего человечества, но японцы также начали ковать цепи для других народов и, следовательно, для самих себя.
Верещагин говорил почти целый час и добавил в заключение:
– Для многих из вас – тех, кто родился здесь и кто прибыл сюда позднее, – эта планета – родной дом. Остальным тоже некуда идти. Еще совсем недавно Эсдраэлон ожидало блестящее будущее, но теперь он разорен и вовсе не имеет будущего. Я не намерен позволить, чтобы Зейд-Африку постигла та же участь.
Верещагин сделал паузу, и Санмартин услышал, как он барабанит по ноге своей трубкой.
– Если не случится чуда, большинство из нас не переживет грядущих событий, но я считаю, что мы в любом случае должны предпринять попытку. В конце концов, можно раскрошить киноварь, не лишая ее цвета, и сжечь душистую траву, оставив в неприкосновенности аромат. Прежде всего я никого не принуждаю. Те, кто не желают принимать в этом участие, могут уйти, получив мое благословение.
Он замолчал, скрестив руки на груди.
