ум, каким был ваш Гёте, ваш Гегель, ваш Генрих Гейне, ваш Шопенгауэр? — То, что больше нет ни одного немецкого философа, вызывает бесконечное удивление.
>{61}5
Всё высшее воспитательное дело в Германии лишилось главного — цели, равно как и средства для достижения цели. О том, что воспитание, образование (а не «империя») само есть цель, что для этой цели нужны воспитатели — а не учителя гимназий и университетские учёные — об этом забыли... Нужны воспитатели, которые сами воспитаны,>{62} превосходящие других, аристократы духа, доказывающие это каждую минуту, доказывающие это и словом и молчанием, зрелые, созревшие до сладости культуры, — а не учёные пентюхи, каких нынче в качестве «высших нянек»>{63} преподносит юношеству гимназия и университет. Воспитателей нет, не считая исключений из исключений, нет первейшего предварительного условия воспитания — отсюда упадок немецкой культуры. — Одним из этих редчайших исключений является мой досточтимый друг Якоб Буркхардт в Базеле: ему прежде всего обязан Базель своей высокой репутацией в гуманитарной сфере. — То, чего на деле достигают «высшие школы» Германии, есть зверская дрессировка с целью приготовить с минимальной затратой времени множество молодых людей на пользу и на расход государственной службе. «Высшее воспитание» и множество — это изначально противоречит одно другому. Всякое высшее воспитание подобает лишь исключениям: нужно быть привилегированным, чтобы иметь право на такую высокую привилегию. Все великие, все прекрасные вещи никогда не смогут быть общим достоянием: pulchrum est paucorum hominum[30]. — Что обусловливает упадок немецкой культуры? Что «высшее воспитание» уже не является уделом избранных — демократизм «всеобщего», ставшего пошлым «образования»... Не следует забывать, что воинские льготы прямо-таки вынуждают слишком многих к посещению высших школ, т. е. способствуют их упадку. — Никто уже не волен в нынешней Германии дать своим детям аристократическое воспитание: все наши «высшие» школы с их учителями, учебными планами, учебными целями рассчитаны на самую двусмысленную посредственность. И всюду царит неприличная торопливость, точно будет что-нибудь упущено, если молодой человек в 23 года ещё не «готов», ещё не знает, что ответить на «главный вопрос»: к какой профессии он призван? — Высшая порода людей, с позволения сказать, не любит профессий, именно потому, что сознаёт себя призванной... У неё есть время, она не спешит, она вовсе не думает о своей «готовности», — в тридцать лет, в смысле высшей культуры, являешься начинающим, ребёнком. — Наши переполненные гимназии, наши обременённые, отупевшие учителя гимназий — ведь это скандал: на то, чтобы защищать такое положение дел, как это было недавно сделано профессорами Гейдельберга, может быть и есть
