... Немцы — их называли некогда народом мыслителей,
>{57} — мыслят ли они сегодня вообще? Немцы скучают теперь от ума, немцы не доверяют теперь уму, политика поглощает всю серьёзность, нужную для действительно духовных вещей — «Deutschland, Deutschland über Alles»
[29]>{58}, я боюсь, что это стало концом немецкой философии... «Есть ли немецкие философы? есть ли немецкие поэты? есть ли
хорошие немецкие книги?» — спрашивают меня за границей. Я краснею, но с храбростью, свойственной и мне в отчаянных случаях, отвечаю: «Да,
Бисмарк!» — Разве я могу хотя бы сознаться в том, какие книги нынче читают?.. Проклятый инстинкт посредственности! —
2
Чем мог бы быть немецкий ум, кто только не размышлял об этом с тоскою! Но этот народ самовольно одурял себя почти в течение тысячи лет: нигде так порочно не злоупотребляли двумя сильнейшими европейскими наркотиками — алкоголем и христианством. С недавних пор к ним прибавилось ещё и третье, которое одно уже способно доконать всякую тонкую и смелую духовную подвижность, — музыка, наша засорённая, засоряющая немецкая музыка. — Сколько угрюмой тяжести, вялости, сырости, заспанности, сколько пива в немецкой интеллигенции! Как это собственно возможно, что молодые люди, посвящающие жизнь духовным целям, не ощущают в себе даже первейшего инстинкта духовности, инстинкта самосохранения духа — и пьют пиво?.. Алкоголизм учёной молодёжи, быть может, ещё не ставит вопроса касательно их учёности — можно даже без всякого духа быть великим учёным, — но во всех других отношениях он остаётся проблемой. — Где только не найдёшь его, этого мягкого вырождения, которое производит в духовной области пиво! Я указал уже однажды на такое вырождение в случае, ставшем почти знаменитым, — вырождение нашего первого немецкого вольнодумца, умного Давида Штрауса, в автора евангелия для распивочных и «новой веры»... Недаром он в стихах принёс «прелестной шатенке» обет верности до гроба...>{59}
3
Я сказал о немецком уме, что он стал грубее, что он опошляется. Довольно ли этого? — В сущности, меня ужасает нечто совершенно другое: то, как всё более деградирует немецкая серьёзность, немецкая глубина, немецкая страстность в сфере духа. Изменился пафос, а не просто степень интеллектуальности. — Возьмём хотя бы немецкие университеты: что за атмосфера царит среди их учёных, какой бесплодный, какой невзыскательный и остывший дух! Предъявлять мне здесь в качестве возражения немецкую науку было бы глубоким недоразумением, да ещё и доказательством того, что человек не читал ни одного слова из моих сочинений. В течение семнадцати лет я неустанно указывал на
