Темный румянец залил лицо Фабии; вырвав у меня кубок, она залпом опорожнила его; затем снова бросилась на колени и принялась молиться.
Валерий замолчал и вытер свой влажный лоб. Воспоминания давили его; только когда его друг наклонился к нему и сочувственно пожал ему руку, он выпрямился и продолжал свой рассказ:
– Что я перестрадал тогда – неописуемо! Как безумный катался я по каменным плитам, терял рассудок от отчаяния. Но затем ярость снова овладела мной, когда я заслышал, что она молится и призывает своего Бога; мне казалось, что она издевается над моим горем! Я кинулся к ней, чтобы задушить; но она упала у постели и голова ее запрокинулась. Когда я чуть было не схватил ее за шею, она как-то странно взглянула на меня и две крупные слезы скатились по ее бледным щекам. Сожалела ли она в этот миг, что умирает молодой, красивой и любимой? Кто сможет дать ответ на это? Уста ее сомкнулись. Тут охватила меня вся горечь понесенной утраты; не помня себя, я сжал ее в своих объятиях, тряс ее, звал – но голова ее безжизенно поникла. Она была мертва.
О том, что было после, я не имею никакого представления. Только Евдор, мой вольноотпущенник, передавал, что я, как оказывается, пришел в триклиниум, где был накрыт ужин, держа в объятиях труп жены, и что, пробормотав что-то непонятное, упал без чувств.
Три недели жизнь моя висела на волоске, а когда наконец я поднялся с постели, я стал таким, каким ты видишь меня – слабым, немощным старцем.
– Теперь, – краска гнева вновь залила бледное лицо Валерия, и кулаки его сжались, – ты понимаешь, конечно, почему я ненавижу христиан и почему желал бы от души, чтобы у этой секты была одна голова, дабы я мог разом отрубить ее.
Кай Марций встал, обнял своего друга и сказал в утешение:
– Я понимаю и разделяю твое горе, мой бедный друг! Благодарю за доверие, сожалею, что разбудил такие тяжелые для тебя воспоминания. Но прошлое непоправимо; подумаем лучше о будущем. Скажи, Валерия не унаследовала экзальтированный характер своей матери?
– Я не скажу этого! Она очень кротка, спокойна и ретива в исполнении своих религиозных обязанностей. А пробудится ли или нет в ее душе наследственный яд отступничества – сказать трудно; Галл должен во всяком случае наблюдать за ней.
– Я предупрежу его об этом. Александрия кишит христианами. Он поступит благоразумно, если оградит свою жену от всякого соприкосновения с ними.
Вошедшие гости прервали задушевную беседу приятелей.
