Зальчик был маленький. И всего десяток акварелей на стенах. Низенький столик с альбомами и два глубоких кресла, поставленных так, чтобы, сидя в них, видеть все картины.
Хозяин опустился в одно из кресел, сложил молитвенно руки, застыл — словно установил недоступную внешнему наблюдателю связь с изображением.
На картине, куда он смотрел, был тихий пруд. Тишина казалась ощутимой, разлитой в воздухе, как густой аромат. Тишина и спокойствие. В темно-зеленой воде отражалось бледное небо с невесомыми облачками, и легкая дымка над водой безошибочно указывала на час раннего утра. Картина была невозможно, непредставимо мирной — настолько мирной, что… Андрей вдруг покрылся мурашками от понимания. Это была абсолютная противоположность городу, его суете и агрессии, это был вызов — тихий, упрямый и непобедимый, как непротивление злу насилием.
Пруд со своей стоячей водой, отражением и утренним туманом, существующий сам по себе, не являл собой ничего особенного. Но будучи соотнесен с городом, он превращался в символ, в оплот партизанского сопротивления…
Андрей моргнул, стряхивая наваждение. Вправду ли картина несла тот смысл, что почудился ему? Или это лишь его домыслы?
Он медленно обвел взглядом остальные акварели. Большей частью то были пейзажи — весенний лес, берег реки, одинокое дерево, заброшенная церковь, проселочная дорога. Снова лес, теперь поздней осенью… Настроение картин было разным, однако в сумме они сливались в ощущение, которое Андрей не утерпел, выразил вслух:
— В этом мире хочется жить.
— Да, — тихо отозвался Вениамин. — Да.
Он с трудом оторвался от созерцания, перевел взгляд на Андрея, скривился в болезненной улыбке:
— Спрашивайте. Я буду откровенен с вами.
— Вот как, — медленно сказал Андрей. Он так и оставался стоять все это время и теперь прошелся по комнате, поглядывая на хозяина, спокойно сидящего в кресле. — Откровенность за откровенность, да?
— Нет, — сказал хранитель. — У меня нет вопросов. Разве что вам захочется рассказать.
— Вы уверены, что хотите разговора со мной? — перебил его Андрей. — Уверены?
Вениамин вздохнул.
— Спрашивайте, — повторил он. — Вам нужно, я понимаю.
Андрей выругался, поймал взгляд хозяина, осекся.
— Простите, — пробормотал он. — Ладно, вы правы. Мне нужно. Если бы я еще знал, что именно… Но скажите мне — зачем? Как они могли… Сью… и ваша…
— Лариса, — торжественно сказал хранитель Джера. — Ее мирское имя было Лариса, и так она осталась в памяти моей.
