Геннадий Родионович даже руками всплеснул.
— Он не мой скандий, он сам по себе скандий! И не редкий он вовсе, а рассеянный. Везде присутствует. Ты ешь, пьешь — глотаешь сколько-то скандия. Ну и что — помер?
— Не помер, так помру, — огрызнулся Рыбаба. — И даже не узнаю, что от скандия.
— Ну да, — съязвил Геннадий Родионович. — А погоду спутники испортили.
— А что, не они, что ли?
Пришлось прервать диалог. Огнеметчики добивали сельхозавра. Привставший на цыпочки Рыбаба заявил, что недожженные остатки утекли сквозь канализационную решетку, и сейчас же высказал уверенность в том, что этот студень из нанороботов копится где-нибудь в городских коллекторах, пока не вырастет настолько, что даст всем прикурить. «Все подземные пустоты захватит, метро захватит, а потом ка-ак полезет изо всех щелей — тут-то нам и каюк». Напрягшись, Геннадий Родионович поборолся с педагогическим симптомом — и одолел.
Черные хлопья рассеялись, вонь улетучилась, машины ликвидаторов разъехались, оцепление сняли. Шагая к дому, Геннадий Родионович подумал, что сегодня, пожалуй, надо будет позволить себе не одну банку пива, а две.
* * *
Под акацией, высокой, развесистой и, наверное, удивленной тем, что добилась таких успехов в климате средней полосы, лет двадцать гнил, но все еще держался изрезанный надписями столик с двумя скамьями, стойко противостоя оглушительным ударам доминошников. Сегодня их, к счастью, не было. Геннадий Родионович не любил тех, кто слишком громко оповещает мир о своем существовании.
В сентябре в шесть вечера еще светло. До холостяцкого ужина — двух котлет фабричной выработки — время есть, и чем заняться, спрашивается, если препирательства с супругой невозможны за отсутствием последней? Кто одинок, тот ценит роскошь человеческого общения — даже с Рыбабой.
Откупорив пивную банку — все-таки единственную, — Геннадий Родионович двинул черную пешку на с6.
— Опять таракан, — скривился Рыбаба. Так он называл защиту Каро-Канн.
— Играй черными и выбирай любую защиту, — предложил Геннадий Родионович.
— Тогда с форой, а? Туру, а?
— Во-первых, ладью, а не туру, а во-вторых, обойдешься. Как договорились, так и играем.
Рыбаба покорился. Делать ему было все равно нечего. Поблизости слонялся всего один знакомый — пенсионер, известный под прозвищем Гулкий Пень. Он ждал себе подобных и к шахматистам не лез — знал, что отошьют. Всецело сосредоточившись на доске, Рыбаба повел атаку и возликовал, помешав противнику рокироваться в короткую сторону.
