Пожалуй, жальче было не каждую особь в отдельности, а весь организм, если только это слово могло быть применено к сельхозавру. Хотя сей организм находился явно не там, где следовало, и уже натворил дел на железнодорожных путях…
— Гля, дерево загорелось! — ликовал Рыбаба.
— Этак мы всей зелени в городе лишимся, — брюзгливо предрек Геннадий Родионович. — И без того дышать нечем.
Сельхозавр внезапно завопил, и резкий вопль его, перекрывший рев огня, был похож на крик киношного Годзиллы. Чем может кричать эта туша, оставалось неясным, да Геннадий Родионович и не думал об этом сейчас. Ему чудились стенания живого, страдающего существа, захотелось даже заткнуть уши и стремглав бежать прочь. Нервы, подумал он, стараясь привести сердцебиение в норму. Всякая дрянь нам живой представляется, да еще и одушевленной… А что есть сельхозавр? Конгломерат, структурируемый заданной извне программой. Он дурак дураком, как компьютер, а уж каждый наноробот в отдельности и вовсе немногим умнее пылинки. Чего жалеть такого? Только из-за того, что эта туша умеет целенаправленно двигаться и вопить? Так тепловоз это еще лучше умеет…
Пылающий сельхозавр быстро уменьшался в объеме. Он пробовал метаться, норовил скрыться от пламени во дворах, но сбоку его встречали длинные плевки из ранцевых огнеметов, и он, вздрогнув, пятился. Он уже не напоминал четвероногое существо — он был амебой, и амебой гибнущей. В крутящемся столбе раскаленного воздуха реяли над ним черные хлопья. Неприятный, ни на что не похожий запах достиг зрительских носов.
Рыбаба попятился.
— Мало того что этих тварей на нас напустили, так еще и отравой дышать заставляют…
— Кто напустил-то? — спросил Геннадий Родионович.
— Кто-нибудь да напустил. Кому-нибудь это надо. Скажешь, не так?
В ответ на это оставалось лишь пожать плечами и сменить тему:
— И никакой особенной отравы… Основа нанороботов — углеродная. Скандий в них еще есть, иттрий, фтор… в общем, половина таблицы Менделеева. Но ни ртути, ни свинца, ни кадмия, ни бериллия нет, за это я ручаюсь.
— А мышьяк? — покрутив носом, вопросил Рыбаба.
— В гомеопатических дозах. Дыши смело.
— Откуда знаешь?
— Читал.
— А! — понимающе покивал Рыбаба. — Читай больше. Тебе напишут, а ты читай. Всему верь, главное. Гадом буду, мы небось и живы только потому, что этот твой скандий — редкий металл…
Нет, все-таки школьный учитель — это диагноз неизлечимой болезни. Как ни кривишься от фатальной бестолковости окружающих, в какую черную меланхолию ни впадаешь от всеобщего нежелания ничего знать, а главный симптом болезни, проявляющийся в неудержимом желании делиться сведениями, — вот он. Выскакивает неожиданно, как чертик из табакерки.
