Я купил ее сборник, он назывался "Категория", и, когда вечер подошел к концу, встал в очередь за автографом. Всего нас стояло человек семь, я был последним. Люсиль взяла книжку, написала на фронтисписе "Лео" и подняла на меня глаза:
— Мне бы хотелось написать что-нибудь интересное, но в голове сейчас ни единой мысли.
Я перегнулся через стол, за которым она сидела, и попросил:
— Пусть будет: "Лео в знак дружбы от автора".
Пока ее рука наискось выводила строчки на странице, я предложил ей поймать такси или проводить куда-нибудь, если она захочет пройтись. Оказывается, ей нужно было на Пенсильванский вокзал. Стояла холодная ноябрьская ночь. Порывы ветра приносили запахи пряной китайской еды и бензина. Пока мы шли по улице, я заметил, что на старом бежевом плаще Люсиль не хватает пуговицы на воротнике. Вид болтающейся оборванной нитки вдруг вызвал во мне чувство щемящей жалости и почти одновременно — воспоминание о ее задранном до пояса бежевом платье и рассыпавшихся по лицу волосах, когда я сгреб ее в охапку и повалил на диван.
Мы шагали по улице.
— Я очень рад, что пришел, — сказал я. — У вас хорошие стихи, по-настоящему хорошие. Мне жаль, что мы с вами так редко видимся — особенно теперь, когда мы с Марком так хорошо общаемся.
Она повернула голову и непонимающе посмотрела на меня:
— Разве вы общаетесь больше, чем раньше?
Я даже остановился:
— Ну конечно, из-за комнаты.
Люсиль тоже замедлила шаг. Свет фонаря еще резче прочертил глубокие носогубные складки. Лицо по-прежнему оставалось озадаченным.
— Какой, простите, комнаты?
Я чувствовал, как что-то все сильнее теснит мне грудь.
— Ну как же, я отдал ему комнату Мэтью под мастерскую. Еще прошлой весной. Он приходит каждую субботу.
Люсиль уже шла вперед.
— Я впервые об этом слышу, — прозвучал ее ровный голос.
У меня на языке вертелось сразу несколько вопросов, но шаги Люсиль становились все быстрее и быстрее. Она взмахом руки подозвала такси и повернулась ко мне, чтобы проститься.
— Спасибо, что пришли, — прозвучала наконец та, пропущенная фраза.
Губы Люсиль не улыбались, только в глазах чуть блеснул огонек.
— Это вам спасибо, — ответил я, беря ее за руку.
Можно было, конечно, поцеловать Люсиль на прощание, и в какое-то мгновение я даже собирался это сделать, но ее решительно вздернутый подбородок и плотно сжатые губы заставили меня передумать, так что я ограничился рукопожатием.
Оказалось, что мы уже вышли на западную часть Бродвея. Люсиль села в такси, машина тронулась, а я смотрел ей вслед.
