Дан на секунду умолк, наклонился к моему уху и доверительно сообщил:
— Вы там тоже есть. Здорово, да?
Его лицо было совсем рядом. Рот приоткрылся в улыбке, и прямо у меня перед глазами оказались его покрытые темным налетом зубы. Никогда прежде я не испытывал к Дану такой безумной симпатии и благодарности просто за то, что он рядом. Удивительное дело, но впервые его сумасшествие показалось мне родным и уютным.
— Значит, я теперь в вашей пьесе? Ну что же, польщен, польщен.
Дан вдруг смутился.
— Но у вас там совсем нет слов, — сказал он застенчиво.
— Ах вот оно что, значит, я должен просто ходить туда — сюда?
— Не ходить, а лежать. Лео всю пьесу лежит.
— В гробу?
— Нет, конечно, — возмущенно взревел Дан. — В кровати! Лео спит!
— Ну разумеется, — улыбнулся я. — Я ужасный соня.
Но Дан не улыбался.
— Нет, Лео, я серьезно. Вы у меня все время здесь, — сказал он и постучал себя пальцем по виску.
— Мне приятно это слышать, — ответил я, и это была чистая правда.
После того как гости разошлись, мы с Даном продолжали сидеть на диване, но не рядом, а на разных концах. Мы даже не разговаривали, просто так получилось, что это была наша общая территория, которую мы застолбили. Полоумный братец и раздавленный жизнью дядюшка заключили временную коалицию, чтобы суметь как-то пережить этот званый вечер. Билл сел было между нами и положил каждому руку на плечо, но сам глаз не сводил с Марка, который на кухне объедал глазурь с остатков праздничного пирога. В этот момент я впервые за вечер подумал о Люсиль.
— А почему ни Люсиль, ни Оливера, ни Филипа не было? Вы их не приглашали?
— Они сами не захотели, — отозвался Билл. — Я ничего толком не понял. Люсиль сказала, что Филипу не нравится, когда Оливер в городе.
— Но почему?
— Не знаю, — отрезал Билл и нахмурился.
Больше он не сказал о Люсиль ни слова. Я вдруг подумал, что даже на расстоянии она по-прежнему владела даром прерывать разговор. Свойственные лишь ей одной реакции на самые обиходные фразы или, как в этом случае, на банальное приглашение заставляли всех остальных замолкать в недоумении.
Когда Марк, сидя на полу, развернул мой подарок и увидел шахматную доску, я стоял с ним рядом. Он, как лягушонок, подпрыгнул и обхватил меня руками за пояс. Такое бурное проявление восторга явилось для меня полной неожиданностью, ведь утомительный и длинный праздник только-только подошел к концу. Я притянул Марка к себе и посмотрел на диван, где рядком сидели Билл, Вайолет и Дан. Дан спал без задних ног, но Билл с Вайолет умиленно улыбались, и глаза у обоих были на мокром месте. Из — за их слез я и сам чуть не заплакал, поэтому, чтобы хоть как-то держать себя в руках, старался смотреть только на Дана. Марк конечно же почувствовал это клокотанье у меня в груди. Когда он разжал руки и отпустил меня, то наверняка заметил, что у меня лицо дергается, но он по-прежнему улыбался светло и солнечно, и сам не знаю почему, но я с огромным облегчением вспомнил, что ни единым словом не обмолвился в своем поздравлении о Мэте.
