Я успел привязаться к этому мальчугану, а теперь он нравился мне все больше и больше. Но среди приглашенных было несколько бывших одноклассников Мэта. По мере того как я узнавал их, тупая боль, которую я постоянно носил в груди, превратилась в резкую и мучительную. Луи Клейнман за то время, что я его не видел, успел вырасти на целую голову. Он стоял в сторонке вместе с Джерри Лу, еще одним закадычным дружком нашего сына, и оба давились от смеха, разглядывая объявление о сексуальных услугах по телефону. Очевидно, кто-то из них подобрал эту бумажку на улице, потому что в правом верхнем углу темнел отпечаток каблука. Тим Андерсен, напротив, совершенно не изменился. Я вспомнил, что Мэт его всегда жалел, ведь в классе он был самым маленьким, самым бледным. Одышка не позволяла ему заниматься спортом. Я ни словом не перемолвился с Тимом, даже не смотрел на него, просто выбрал стул рядом с тем местом, где он стоял. Отсюда мне было слышно, как он дышит. Я не собирался его разглядывать, напротив, я повернулся к нему спиной и с незнакомым доселе чудовищным упоением вслушивался в его астматические хрипы. Каждый сиплый выдох для меня был подтверждением того, что рядом находится живой ребенок, пусть хилый, тщедушный, может быть даже больной, но все равно живой. Слушая хриплый жадный зов этой жизни, я обрекал себя на добровольную пытку. В тот миг вокруг было столько разных звуков: перебивающие друг друга голоса гостей, смех, звяканье ножей и вилок о тарелки, — но мне важен был только этот звук детского дыхания. Я бы все отдал, только бы подойти к Тиму как можно ближе и наклониться, чтобы мое ухо оказалось на уровне его губ! Но конечно же я этого не сделал и продолжал сидеть на своем стуле, сжав руки в кулаки и шумно сглатывая, чтобы хоть как-то унять захлестывающие меня волны отчаянья и ярости. И тут меня спас Дан.
Немытый и нечесаный, он приближался ко мне огромными шагами. По пути он наподдал какой-то дамочке под локоток, опрокинул ее бокал, зычно извинился, глядя прямо в ее перепуганное лицо, но с курса не сбился. Он шел прямо ко мне.
— Лео! — завопил он, когда между нами оставалось еще по меньшей мере полтора метра. — Мне поменяли назначения! Отменили лекарство! От галоперидола я совсем деревенел. Доска доской становился, даже наклониться не мог.
Дан вытянул перед собой руки и последние шаги до меня сделал на негнущихся ногах, как франкенштейновский монстр.
— Так-то, Лео. Доходился я по комнате. Договорился сам с собой. Меня засунули в больницу Святого Луки — на реабилитацию. Я читал свою пьесу Сэнди. Сэнди — это медсестра, а пьеса называется "Дело случая, тело случая".
