— Делать ему больше нечего, — презрительно оттопырив губу, произнёс Композитор. – Обычный циркмор, только крылатый. И разума в нём не больше, чем в турецком барабане. Подъём, хватит рассиживаться. До темноты надо сделать ещё несколько переходов, иначе мы не уложимся в два дня.
— Вы что, собираетесь подниматься на виду у этого?
— Именно это я и собираюсь делать. Чудовище слишком большое, чтобы питаться людьми, которые забредают сюда раз в пять лет. Так что, вперёд – и с песнями!
Композитор и Писатель поднялись одновременно, принялись навьючивать на спины мешки. К тому месту, где начинается подъём, можно дойти за минуту, но рюкзак по обрыву как авоську в руке не потащишь. Художник ещё несколько секунд вглядывался в расстилающуюся муть, потом пробормотал:
— Я бы его наросовал: бледный дракон блёклого мира… — затем тоже принялся собиратьбся.
Последним поднялся Певец. Губы его тряслись, а быть может, он просто шептал суеверные заговоры. Дракон продолжал метаться в воздухе, стремительно и беззвучно.
К тому моменту, когда сгустилась абсолютная ночная тьма, они достигли ещё одной трещины, почти пещеры, где с лёгкостью могли разместиться не четыре, а сорок человек. Как привыкли за последние дни, посухомятничали из небогатых запасов, запили глотком воды и улеглись спать. Дежурного не назначали, всё равно, случись что непредвиденное – бежать некуда.
Утром отошли по расщелине вбок, где не пришлось бы преодолевать участок с отрицательным дифферентом. На минуту остановились, оценивая предстоящий путь.
— Назад будет идти тяжелее, — резюмировал Писатель. – Спуск всегда сложней подъёма.
— Мне здесь ходить больше не придётся, — зло ответил Певец. – А тот склон, говорят, более пологий. И плевать, что ждёт по ту сторону хребта. Хуже, чем здесь, всяко дело, не будет.
— Выбирать тебе, — согласился Писатель. – Но сейчас нам всем нужно успеть за день подняться на хребет. Иначе, не хватит ни продуктов, ни воды.
— Реалист… — пробормотал Певец, но громко ничего не возразил.
Художник с Композитором остались внизу при мешках, а Писатель и Певец первыми полезли на обрыв. Сильно выщербленная стена представляла немало возможностей зацепиться, хотя ничего подобного той расщелине, в которой они ночевали, на ближайших сотнях метров не предвиделось.
Поднявшись метров на двадцать, Писатель закрепился на стене и принялся стравливать верёвку, чтобы поднимать рюкзаки. Такой же удобный выступ был и у Певца, но тот, не желая останавливаться на одном уровне с Писателем, обогнул его и полез дальше.
