— Сосед в пижаме. Прилетел поскандалить, так как мы запустили проигрыватель на полную мощность в два часа ночи. Дал уговорить себя и даже сбегал за вишневой настойкой, наш кальвадос к этому времени уже кончился. Вернулся с вишневкой и заспанной женой в папильотках, но вполне симпатичной. К слову, папильотки она сразу же сняла.
— Припоминаю, дамочка в полном порядке. Помню даже, что она измазала тебя губной помадой, а я, чтобы отвлечь внимание мужа, занимал его разговорами о кибернетике. Кстати, что за тип?
— Этот в пижаме? Говорил тебе, сосед. Живет этажом ниже.
— Они были с нами до конца?
— А как же! Даже хотели остаться, когда мне удалось наконец выпроводить тебя из этого гнезда разврата. Думаю, что после нашего исчезновения они утратили интерес к веселью и вежливо пошли баиньки, потому что Майке в семь утра нужно было ехать на съемки.
— И поехала. Можешь быть уверен. У Майки железный характер. В восемь уже звонила мне, — говорю я.
— Звонила тебе? Откуда такая заботливость? — удивляется Франк. Издаю тихий стон бессилия перед лицом судьбы:
— Мы, кажется, обручились, — произношу я, опуская голову.
— Поздравляю, — говорит Франк с невозмутимым видом. — Ванда очень обрадуется.
— С ума сошел. Ты не проронишь ни слова! Что было дальше?
— Ничего интересного. Я отвез тебя домой, выгрузил у подъезда, уехал и, возвратившись домой, поставил будильник на 6.15, так как в 7 уже приходил поезд Ванды.
— Успел?
— Даже минут десять ждал ее, как и положено истосковавшемуся супругу. Вот и все. Вся ночь — как на ладони. Разве что ты успел совершить оба эти убийства уже после того, как вернулся.
— Такой вариант не проходит. Оба покойничка покинули этот мир намного раньше, вскрытие это покажет.
— Так, может быть, ты проделал это еще до того, как выбрался из дома?
— У меня железное алиби с шести вечера. Наш приятель Густав морочил мне голову по поводу планируемого убийства его тетки. Он слышал мой разговор с тобой и сам подбросил меня к твоему дому, так как пахло дождем и ни одного такси поблизости не было.
— Ты в броне с головы до пят, — резюмирует Франк. — Чего же ты трясешься, как мокрая курица?
В бар входит Ванда. Оглядывается по сторонам, видит нас, подходит.
— Привет, Монти, сто лет тебя не видала, приди в мои объятия, — декламирует она и забрасывает руки мне на шею. Нет на свете мужчины, который отнесся бы к такому с пренебрежением. Ванда слишком великолепна.
Усаживается на диванчике против меня, рядом с Франком, сбрасывает перчатки.
