Галина и Марина Гусевы, на взгляд коммерческого директора, могли бы стать идеальными укротительницами бешеных Вероник. Возможно, они смогут развеселить её настолько, что в этом холодном и сыром городе наступит тропическая жара. И тогда все, кто уехал отсюда в поисках тепла, вернутся обратно. Константин Петрович уже мысленно танцевал сальсу с Машей Белогорской на набережной Адмирала Макарова. Маша была в струящемся шёлковом платье, он — в белых штанах, цветастой рубахе и какой-то широкополой шляпе, как вдруг всё закончилось. Не было вокруг ни солнцем залитой набережной, ни беспечно танцующей Маши, всё пропало в одно мгновение, стоило ему только войти в кабинет воинственных бабулек Гусевых, тот самый кабинет, который никто из сотрудников Тринадцатой редакции без крайней необходимости старался не посещать.
В самом центре помещения, лаконичного, как палатка спартанца, на трёхногом стуле сидел обмотанный проводами Виталик, а славные старушки мастерили неподалёку что-то вроде виселицы. Практически смастерили уже — оставалось только приладить к ней преступника.
— М!.. — промычал Виталик (ему, ко всему прочему, ещё и рот заткнули) и очень выразительно посмотрел на петлю, а затем на двух сестёр, при помощи портативной рулетки замеряющих высоту от пола до потолка.
— Что здесь происходит? — строго спросил Цианид, хотя голос разума шепнул ему: «Молча делай ноги!»
— Устраняем неполадку, — коротко ответила Галина, свернула рулетку и что-то записала на клочке бумаги.
— Слушай, а если пачку с книгами под ноги ему подсунуть. Как раз по размеру, а разницы никакой: пятнадцать сантиметров до пола или пятьдесят — подёр гается и затихнет как миленький, — произнесла Марина, видимо продолжая разговор, прерванный появлением коммерческого директора. — Давай отвязывай гада.
Не обращая внимания на Константина Петровича, сёстры Гусевы сноровисто размотали шнур, которым был связан несчастный Техник, вынули у него изо рта кляп, но так крепко стиснули беднягу в своих объятиях, что он молчал и лишь беспомощно вращал глазами. Только тут Константин Петрович понял, что именно с парнем не так. На нём не было очков, и выглядел он без них как-то совсем по-детски. Это и решило его судьбу: Константин Петрович ещё в школе защищал маленьких от произвола взрослых — была у него такая самопровозглашенная общественная миссия.
— Зачем ребёнка мучаете? А ну прекратите! — возвысил голос этот борец за справедливость.
