— Просто ни шагу нельзя сделать, — пожаловался он, — уже лет двадцать прошло, а меня до сих пор узнают.
— Ну... — неопределённо улыбнулся Лёва, словно стесняясь своей назойливости.
— Садитесь, что уж с вами делать, — криво улыбнулся собеседник, указывая на свободное место напротив.
Лёва покорно присел. Со временем он научился укрощать — нет, не боль, но своё отношение к боли. «Это же на самом деле не нарыв, не ожог, не огнестрельная рана и не укус ядовитой змеи, — всякий раз мысленно успокаивал он себя, — это просто нервное. Скоро пройдёт. И следов никаких не останется! И лечиться не придётся».
Тем временем человек отодвинул тарелку в сторону и, выдерживая сценические паузы и интонируя там, где это необходимо, произнёс:
— Здравствуйте, товарищи. Это блюдо мне чрезвычайно понравилось. Я бы хотел повторить. Если вы, товарищи, считаете, что приготовить курицу так, что пальчики оближешь, способен каждый, то вы просто не пробовали этой сказочной курицы!
У двух пожилых дам, сидевших за соседним столиком, в глазах мелькнуло узнавание, на лицах написалось умиление, на устах заиграли улыбки: это импровизированное выступление им явно о чём-то напомнило.
— Что-то знакомое, — щёлкнул пальцами Лёва и глубоко вздохнул: боль его вышла на новый уровень. Теперь ухо словно пытались измельчить в крошечном блендере.
— А, так вы меня узнали, но не узнали, почему узнали! — обрадовался его собеседник. — Я же тот самый мальчик, который говорил басом.
— Ну конечно, — уверенно кивнул Лёва.
— Вот так проходит слава мирская, да. — Проницательный его собеседник сразу уловил чрезмерную демонстративность этого кивка. — Двадцать лет назад меня только и делали, что показывали по телевизору, а я исправно басил всё, что было необходимо. А потом я вырос, и оказалось, что ничего особенного во мне и нет. Все взрослые дядьки умеют говорить басом.
— А, точно! — наконец-то по-настоящему вспомнил Лёва. — У нас во дворе все вам завидовали. Но однажды мой папа услышал, как мы по очереди пытаемся вашим голосом сказать «Здравствуйте, товарищи!», и отругал нас за то, что мы верим во всякую антинаучную чепуху. Сказал, что за того мальчика из телевизора говорит какой-то дядя, ну, как за Хрюшу и Степашку говорят актёры. И что нам бы лучше делать уроки, и тогда, может быть, мы прославимся, когда вырастем большими.
— И вы, конечно, послушно шли делать уроки? — усмехнулся мальчик, который говорил басом.
— Я не шёл. Я ходил лёгкой атлетикой заниматься, потому что на борьбу меня не брали — говорили, маленький очень, трудно найти противников в одном со мной весе.
