— Как так, магистрат? — нахмуривается Тетия.
— Серебро, — хитро улыбается Песна.
Тетия хмурится еще сильнее.
— Дабы воздать должное твоему труду — и тебе самой, — я привлеку к работе серебряных дел мастера. Он заключит сию красоту в серебро, чтобы сохранить ее навеки.
— Но…
Песна жестом руки заставляет Тетию умолкнуть.
— Мамарк — лучший в Этрурии. Он снимет слепки с твоих глиняных табличек и воссоздаст их в серебре, самом чистом, какое только будет добыто в моих шахтах. Ларс сей же момент займется этим.
Беспокойство Тетии растет.
Ошибкой было даже думать о том, чтобы дарить табличку Песне. Теперь же, когда ее увековечат в серебре, пойдет молва — и слух дойдет до Тевкра.
— Магистрат, скажи, как ты поступишь с табличками, когда их отольют из металла? Укроешь здесь, среди прочих вещей?
В глазах Песны вспыхивает огонек.
— Пока не знаю. Пусть сначала твой супруг освятит их на открытии храма. После — поглядим. Может, я на какое-то время оставлю таблички в храме как дар богам.
Повесив голову, Тетия отчетливо понимает: за свое предательство, за ложь ей таки придется заплатить.
— Магистрат, — просит она, — я передумала. Я правда должна одарить этими табличками своего мужа. Для тебя же изготовлю нечто иное, гораздо прекраснее, достойное твоего величия.
Тетия пытается завернуть таблички в тряпицу.
— А ну-ка! — рокочет Песна. — Как смеешь ты!
В его глазах пылает огонь.
— Сделаешь, как я скажу и когда скажу.
Внезапная боль пронзает живот, и ноги подгибаются.
Опершись для равновесия о стену, Тетия принимается глубоко дышать.
Но Песне плевать, он не смотрит, что девушке плохо. Лицо его побагровело, глаза распахнуты и излучают гнев.
— Я уже велел тебе однажды принять это как волю богов. Вот и смирись. А сейчас пошла прочь! Убирайся, пока я не приказал выпотрошить и скормить свиньям тебя и твоего бесполезного нетсвиса.
Больница Сан-Лазаре, Венеция
В холодном очищенном воздухе морга Валентина трет руки, чтобы хоть как-то согреться. Том на холод внимания будто не обращает, а профессор Монтесано, похоже, привык к низкой температуре. Майор Карвальо пробегается языком по зубам, словно стирая с них какой-то мерзкий привкус или очищая слова, которые желает произнести:
— Нам надо узнать, имеет ли удаление печени некий религиозный подтекст?
Том, не отрываясь, смотрит на тело девушки-подростка. Оно лежит на металлическом столе, как разделанная туша на длинном серебряном подносе.
— Вы хотели сказать, сатанинский подтекст?
