— Тебе лучше войти в дом.
Пока они молча шли по коридору, Инесса судорожно пыталась припомнить, прибрано ли в комнатах.
Не так уж и плохо, решила она, окинув гостиную быстрым взглядом. По крайней мере, здесь были цветы — огромный букет тюльпанов, развернувших алые лепестки. Она купила их вчера, чтобы хоть как-то украсить свою серую жизнь.
— Ты давно в Сиднее? — с бьющимся сердцем спросила Инесса Алана, стоящего посреди комнаты и оглядывающегося по сторонам.
— Прилетел этим вечером, — ответил он, посмотрев ей в глаза. — С частным визитом.
Она хмыкнула.
— Я никому не скажу, — насмешливо произнесла Инесса.
Его глаза сузились.
— Знаю.
Стараясь успокоиться, Инесса спросила:
— Неужели я сумела убедить тебя, что не имею отношения к написанию тех статей?
Алан тепло улыбнулся ей.
— Да.
Она удивленно распахнула глаза.
— Как?
— Ты не опубликовала ни фотографии, ни статью. И ты сдержала слово никому ничего не говорить.
Мудрее было бы промолчать, но она не смогла удержаться.
— Я никогда не нарушаю данных мною обещаний! — Это прозвучало слишком напыщенно, и Инесса поспешила перевести разговор на другую тему: — Спасибо, что вернул папин фотоаппарат. Было бы трудно найти такой же.
В ответ он только пожал плечами.
— Я… я поняла, почему ты тогда отобрал у меня пленки и запер меня, — помолчав немного, сказала Инесса.
Когда о событиях на Сан-Мартине стало известно общественности, Инессе не составило труда сопоставить услышанное ею на острове со сведениями, опубликованными в газетах. Те же статьи прояснили и роль Алана в этой истории.
Благодаря журналистам лорд Алан Макфелрой приобрел репутацию человека, обладающего одновременно всеми талантами блестящего дипломата, интеллектом и обаянием — в сочетании с удивительной порядочностью.
— Я должен был встретиться с членами свергнутого правительства Сан-Мартина, когда ты свалилась как снег на голову, — сказал Алан. — Эти люди настаивали на соблюдении секретности.
Инесса сцепила пальцы, так что они побелели.
— Я понимаю, почему переговоры велись втайне ото всех. Я даже понимаю, почему ты боялся, что я могу передать сообщение в прессу. Но я по-прежнему считаю, что запирать меня — это было чересчур.
— В тот момент это казалось мне единственным выходом, — ответил Алан. — Я знаю, что тюрьма — всегда тюрьма, какой бы комфортабельной она ни была, но я поступил бы так снова, если потребовалось… Но это не доставило бы мне радости.
Инесса вспомнила о розе и почувствовала, что краснеет.
