Пару раз случалось, что в процессе работы Шумилов узнавал о том, что недобросовестный работодатель пытался использовать его работу для того, чтобы ввести в заблуждение следственные власти и правосудие. При возникновении подобной коллизии Шумилов не шёл на сделку с совестью, и даже соблазнительная возможность получения очень высокого гонорара не могла заставить его участвовать в подобной афере. Он расставался с такими нечистоплотными клиентами без сожаления, оставаясь верным своим понятиям чести.
О его работе быстро пошла слава, особенно после ряда громких судебных процессов, которые без негласных расследований Шумилова прошли бы совсем иначе и наверняка были бы проиграны защитой. С уходом из прокуратуры Алексей не принимал более непосредственного участия в судебных слушаниях, довольствуясь ролью этакого «непубличного человека». Но не было в Петербурге ни одного крупного адвоката, агента Сыскной полиции или работника прокуратуры, который не знал бы фамилию Шумилов.
Летом 1889 г. Алексею Ивановичу выпала редкая возможность навестить родных в Ростове — на — Дону. Он вознамерился провести на своей «малой Родине» месячный отпуск и вот уже неделю жил в большом деревянном родительском доме, расположившемся в глубине старого, знававшие лучшие времена сада на самом берегу Дона. Когда — то это была обширная усадьба — с выгоном, лугом, с огородами и даже арбузной бахчой чуть ли не в четверть версты длиною. Теперь же распроданное по частям прадедушкино наследство являло собой лишь остатки былого мощного хозяйства. Да и то сказать — теперь ни к чему уже были коровники и прочие прелести натурального хозяйства: город значительно разросся и поглотил окрестные луга, степи, бахчи и пасеки. Люди зажили по — городскому — с извозчиками, конкой, водопроводом, с ежедневными визитами кухарок на рынки, где всегда можно было купить всё, что пожелаешь и притом отменного качества. Но этот древний любимый сад вокруг родного дома, памятный с детства, в котором Алексей когда — то ловил майских жуков, знал каждое дупло и каждый камень, под которым можно было отыскать притаившуюся лягушку, он воспринимал как постаревшего друга. В этот приезд сад неожиданно оказался меньше, чем помнился прежде, куда — то исчезла таинственность зарослей и извивов тропинок, стал обыденнее и словно беднее.
По утрам, встав у открытого окна, Алексей срывал горсть спелой, крупной, почти как слива, черешни, что тянула свои ветви прямо в комнату, потом бежал босиком по тенистой тропинке мимо яблоневых и грушевых деревьев, на ходу стягивал с себя тонкую льняную рубаху и с разбегу прыгал в прохладную поутру донскую воду. Эх, это было хорошо! После длительного купания, нанырявшись вволю и чувствуя приятную легкую усталость, он возвращался в дом, где на террасе уже накрывали стол для обильного завтрака. И чего только здесь не было! Вареники в сметане, омлет, нарезанный крупными ломтями ароматный домашний хлеб с парным молоком, густая простокваша, домашние ветчина и колбасы… И черешня, много черешни — желтая, розовая, красная, темно — бордовая. Ею в эти недели были заполнены все фруктовые вазы, миски, она лежала горкой на хрустальном подносе и манила своей румяной пышность, своей тугой, наливной полнотой. Алексей Иванович в первые дни пребывания в родительском доме только ею одной и питался, да всё никак не мог наесться.
