— И вы также видели нарушителя?
— Да, сэр.
— Расскажите об этом.
— Ну, было уже темно, знаете. И я не думаю, что…
Зазвонил мобильник Фарука. Тот вздохнул и посмотрел на Огюстэна.
— Мне надо ответить на звонок, — сказал он. — Выслушайте его.
— Конечно, — ответил Огюстэн, подавляя зевок. Он кивнул молодому человеку продолжать, а Фарук тем временем вышел.
— Я говорил, что вряд ли смогу добавить что-нибудь к рассказу остальных.
— И все же. Что делал нарушитель?
— Простите?
— Он стоял, сидел, полз? Шел навстречу? Уходил? Во что он был одет? Какого цвета волосы? Заметил ли, что его обнаружили?
— А-а. — На щеках Майкла появился румянец, и он снова взглянул на Петерсона. — Сейчас трудно вспомнить точно, — сказал он. — Все произошло так быстро.
— Но что-то вы должны помнить?
Петерсон сделал шаг вперед.
— Вы же не пытаетесь давлением на свидетелей заставить их сказать то, чего они не видели?
— Я просто хочу убедиться, что он ничего не забыл.
— Ты ничего не забыл, Майкл? — спросил Петерсон.
— Нет, сэр.
— Вот видите, доктор Паскаль. Он ничего не забыл.
— Хорошие новости, — объявил вернувшийся Фарук, закончив разговор. — Мои люди взяли Нокса.
У Огюстэна сжалось сердце.
— Что?
— Вы знаете, доктор Паскаль, что я ненавижу больше всего на свете? — вместо ответа спросил Фарук. — Когда меня принимают за идиота. Все, с кем я утром разговаривал в Высшем совете. Знаете, что они мне сказали? Они сказали, что если я хочу найти Нокса, то надо поговорить с вами, доктор Паскаль. Вы — его лучший друг. А когда я спросил у вас о Ноксе, вы мне не сказали ни слова о вашей большой дружбе. Ни слова. Вы думаете, я — идиот? Вы так думаете?
— О Господи! Вы говорите по-французски?..
Хук правой Фарука пришелся как раз по ребрам Огюстэна.
— А это за то, что назвали мою мать жирной коровой, — пояснил он.
