Имена льда | страница 80

— Как — в Игре?

— Не знаю. Врач сказал, редкий случай — латентный идиотизм.

— То есть он был идиотом, но никто не знал?

Она мне не верит. Я сам не могу поверить. Идиотами рождаются. Ими не становятся в двадцать пять лет. Я это знаю не хуже, чем она.

— Так сказал врач. Что-то было заблокировано в мозге. И… разблокировалось при погружении в Игру.

— Он и раньше лазил в эту чертову игру!

Я могу только кивнуть. Мы вместе туда лазили. И всегда возвращались.

— Что теперь?

Я пожимаю плечами. Я знаю, что теперь — но ей это не понравится. Наш поединок не закончен. А Пат упрям, как осел. Он меня найдет. Завтра. Через год. Через сто. А хоть бы вчера — Игра разворачивается в реальном времени, но реальность этого времени не совпадает с нашей. Я постараюсь ей объяснить. А может, это буду не я — Пат сам все объяснит. Надеюсь, ему хватит такта сделать это потом, когда все закончится. Он, конечно, увалень. И идиот. Но не дурак. Должен понять…

Пьетро вышел из машины и огляделся. Кукурузные поля. Мягкие холмы. Краешек солнца показался из-за пологого склона на востоке, и в долину — прямо к нему — потянулись лучи. Пьетро с наслаждением зажмурился и подставил солнцу лицо. Он выехал затемно и по дороге мерз. А когда выбрался из машины, его сразу пробрало от росы, обильно покрывавшей длинные кукурузные листья и гальку, усыпавшую грунтовку.

Следовало, наверное, поспешить. Хотя бы ради чашки горячего чая. Но спешить не хотелось. Вообще не хотелось туда ехать — от этой мысли Пьетро делалось муторно. Она была вполне честной, и эта честность умножалась на чувство вины. Он столько раз обещал себе быть повнимательнее к старухам! Он у них один. Зато их у него — целых восемь. Восемь престарелых тетушек — не слишком ли для одного не очень доброго человека?

Что ж, по крайней мере, все они живут на одном хуторе. Который даже названия собственного не имеет — на карте он значится как «Двадцать пятый километр». Название вводит в заблуждение — на самом деле это весьма неблизкий свет. Двадцать пять километров — только по грунтовой дороге, свернув с асфальтированного, в выбоинах проселка, который, в свою очередь, сбегал с юго-западной трассы часах в полутора езды от черты города. Проселок настолько плох, что когда он заканчивается и сменяется рыжей грунтовкой, похожей на грубо выделанную керамику, Пьетро по привычке благодарит Мадонну и всех апостолов. Если сбросить скорость, ямы не слишком донимают после тряски по проселку. Пыль, вечный спутник машин на грунтовках, прибита росой. Тишину прорезают только шелест мотора и напряженные трели каких-то пичуг.