Кто знает, может, это их и спасло. Ведь мы на самом деле совсем не готовы уступать свое будущее каким-то непонятным другим. Пускай даже собственным детям. Которые захотят поскорее от нас, глупых и никчемных, избавиться. Сбросить на свалку истории, чтобы не мешали строить дивный новый мир. Разве мы согласились бы, сдались бы? Разве мы дали бы им шанс? Когда речь заходит о жизни и смерти, — тут уж каждый сам за себя. Мы должны понять, для чего они придумали эту Игру. Чтобы отвлечь нас, заморочить нам головы, скрыть от нас то, чем эта Игра и они сами являются на самом деле. Это мы идиоты, а не они. Инфантильные идиоты, которым скучно жить в реальном мире и которые позарез нуждаются в хорошей игрушке. Но мы должны понять, что останемся в этом мире только до тех пор, пока Игра не усовершенствуется настолько, что сама сможет обеспечить физическое выживание идиотов. Вернее, они смогут не беспокоиться о своем физическом выживании, потому что их тела каким-то образом изменятся. Может, вовсе исчезнут. При этом сами идиоты останутся в том, что для нас всего лишь Игра. А мы, исчезнув, не останемся нигде. Они просто лучше нас окажутся приспособлены к физическому исчезновению.
Ведь это, кажется, ни для кого не секрет, что рано или поздно мы все исчезнем?
Рассказать об это Лизе? О том, что ее ребенок может прожить удивительную жизнь. Не нашу одномерную, в которой выбор определяет судьбу, а судьба — это все. Жизнь, в которой любая возможность, даже самая невероятная, оказывается реальностью. И ты можешь менять эти реальности по двадцать раз на дню. А можешь не менять — так и жить сразу хоть в трех, хоть в двадцати, а хоть и в ста двадцати одновременно. В любой момент времени. В любой точке вселенной. В любой жизненной форме — хоть белковой, хоть небелковой, хоть в центре суперновой, хоть в ледяном пространстве космоса.
Вот что такое жизнь идиота, Лиза. Вот что такое Игра.
Это Дон мне рассказал. Сам я, конечно, не додумался бы. Он, все-таки, д’Артаньян — не то что я. Он картинно помахивал кистью, и кружевная манжета реяла в спертом воздухе бетонного зала, как белый флаг.
— Ты теперь понимаешь, почему поединок? И почему тут, а не на арене? Ты понимаешь, старик?
Я пожимаю плечами.
— Ты подумай, не будь тупицей. Я им мешаю. Я слишком много узнал и слишком хорошо понял, что они такое со своей Игрой. И потому что я не могу с этим жить и ничего не делать.
— А что ты можешь сделать?
— Прекратить это…, - помахивание манжеты в сторону окна, — это все. Но сначала я хочу кое-что объяснить тебе. Ты понимаешь, почему они тебя выбрали? Не каких-нибудь экстремалов, которые охотились бы за мной, играя в наемных убийц. Не коварную красотку, которая отравила бы меня поцелуем с ядовитой помадой. Тебя.
