— Ужасно какая девчонка. — Глеб чуть усмехнулся.
Она почувствовала, что сейчас тревожит его, и нарочно сердито сказала:
— Вбил себе в голову. Через четыре месяца двадцать один стукнет.
— А мне через семь — тридцать пять.
Алена успела сказать только:
— Чушь!..
Машина остановилась у вокзала.
— Ой, пять минут!
Почти бегом пробирались среди провожающих и подошли к пятому вагону за две минуты до отхода поезда. Глеб отдал проводнику билет, поставил чемодан в глубину площадки. Взял Алену за руки у запястья, притянул их, сложенные в кулаки, к своему подбородку. Глаза его были близко, смотреть в них так близко было трудно, и невозможно оторваться.
— Завтра телеграфируй: уезжаешь или остаешься.
— Да. Если достану билет — уеду.
Поезд едва заметно дрогнул.
— Иди. Ох!.. Иди.
Руки Глеба оторвались от ее рук. Алене показалось, что она оторвалась от земли и болтается без опоры в темной пустоте. Как потерянная смотрела вслед растаявшему красному огоньку, как потерянная пошла по тихой пустой платформе. Боковыми улицами, пряча лицо от света фонарей и витрин, плелась в институт. Представляла, что Глеб сейчас ходит взад и вперед по коридору вагона и по площадке. Еще чувствовала его руки, теплый запах моря и гвоздики, видела его глаза так близко, что трудно смотреть.
Повернула к институту, стала думать, как приедет домой. Она не объясняла матери, почему не собирается в Забельск на каникулы, — в письмах трудно это. Рассказать проще. Да, невозможно тут мотаться одной — Олег уехал на лыжную базу, Зинке с Валерием никто сейчас не нужен. Да, завтра с утра за билетом, потом купить братишкам какие-нибудь подарочки…
Алена отвернула лицо — слезы то и дело выступали, шмыгнула мимо вахтерши. Медленно пошла по лестнице общежития — пусто, тихо, как всегда на каникулах. Вспомнила, что даже хлеба нет у нее — ведь не думала сюда возвращаться. Нет, опять идти мимо вахты и в магазин с опухшей физией… Сейчас не голодна, а завтра утром — долго ли!
Внизу на лестнице послышались чьи-то стремительные шаги — кто это? Длинноногий Арпад уже в Будапеште. Алена глянула в пролет: меховая куртка пронеслась по нижнему маршу и скрылась. «Черт его всегда приносит!» — Алена побежала. Шаги догоняли ее. Помчалась через две ступеньки. Вытирала на ходу глаза — ведь пристанет: «Что с тобой?» — до всего ему дело. Вдруг нога соскользнула с каменного края, подвернулась, в щиколотке хрустнуло. Алена повисла на перилах, стоя на одной ноге. И мгновенно боль, все волнения дня отступили — сломала… Перелом оборвал актерскую жизнь Соколовой. Алена увидела себя хромой. Вспомнила ужас, пережитый в пьяную ночь, — тогда не отморозила: спас Глеб. Чуть не крикнула: «Глеб, Глеб, Глеб!» Странно холодело лицо, руки. Туман перед глазами. «Так теряют сознание! Ох, к чему теперь мне это?» — неловко повернулась, села на ступеньку: «Все кончено. Все. Все! Нет, что же делать?»
